Все, кого мы убили. Книга 1 - [17]

– А-а, каково, не то, что старуха с клюкой! – похвалил он, и впервые глаза его блеснули чистой радостью.

– Pardon?

– «Вдова Клико».

– Мне трудно сравнивать, ибо я не могу часто позволить себе шампанского, но здешнее вино просто великолепно, – искренне похвалил я, широко улыбаясь то ли бисеру напитка, то ли сознанию своей значимости, которую подчеркнул князь разговором наедине.

– Так вот утешишься, и все тревоги отступают… до другого дня. Утром же поедем в раскоп, поглядите.

Вино начинало уже овладевать мною, и я оставил, наконец, напускную строгость.

– Что это за таинственная легенда, о которой в ваших краях столько говорят? – спросил я, объясняя себе этот вопрос только желанием продлить общение с князем.

– А-а, брат! – воскликнул он, со звоном опустив свой бокал. – О последних битвах и последних днях… А кто говорил?

– Тут нелегко поименовать каждого. Собственно, все: от хотя бы ямщиков и колдунов, до, вот, моего попутчика, господина Артамонова. Иван Павлович тоже…

– Бларамберг… Ищейка, ко мне ему путь заказан. – Я смолчал, все меньше понимая происходящее: если не сам хозяин, кто же тогда звал Бларамберга? Князь продолжал: – Сам граф Воронцов верит ли легендам – не знаю, да только главное для него – служение Отечеству. И если для этого требуется что-то раскопать – милости просят нас, а если что-то закопать, то и обратно зарыть велят. До следующего царя, прости Господи… государя. Mit der Dummheit kämpfen Götter selbst vergebens… А вы что ж, Бларамберга видели?

– Случайно пересеклись в дороге, – безо всякой потаённой мысли ответил я.

– Случайно, говорите? – наклонил голову князь. – Со Стемпковским чаю тоже, поди, испили?

– Доводилось встречаться и с Иваном Алексеевичем, – ответил я холодно, ибо мне стал не по нраву тон князя и речи его, напоминавшие допрос.

– Когда же успели? – настойчивость князя выдавала вовсе не пустой интерес.

– Он выступал с нумизматическим докладом в Университете, так что чаёвничали в Москве, до его назначения Керчь-Еникальским градоначальником. Не одними окраинами жива наука, – притворно вздохнул я, и заметил, как мой ответ почему-то успокоил несколько его насторожённость. – Я знаю, что он не упомянул вас в своём труде… кажется, «Antiquites»…

Я прервал речь, наблюдая, как в его глазах тут же вспыхнули быстрые искры удивления, он улыбнулся, хоть и немного через силу, но после понял, что я не уступлю ни дюйма, и засмеялся. Кажется, моя случайная осведомлённость прибавила мне внимания со стороны князя, но приязненного или осторожного, я не знал. Так или иначе, вес в его глазах мне был необходим, и я сделал попутно ещё один важный вывод: даже непрочитанными иные книги могут приносить пользу. Или вред.

– Наливайте, наливайте, игристое не любит стоять. За что желаете пить?

– Осмелюсь провозгласить за императора…

– Ну, и то можно, цимлянское от этого хуже не станет, – усмехнулся он, перебивая. – И лучше не станет. Здесь, на юге, подобострастие не в чести, но, коли царь вам так дорог, тогда не смею отвлекать…

– А я не постыжусь своего тоста. Образованные и учёные мужи волею государя и наместника становятся во главе городов и губерний, заседают в коллегиях министерств – когда такое было в истории Отечества? Что ж тут дурного, если я…

– И вы – вы тоже без сомнения станете, с такою-то прытью, – докончил он, хотя я имел сказать совсем иное. – Не серчайте, – осадил он себя, уловив моё недоумение. – Вот вам за это – моя история. А то скоро обедать позовут. Впрочем, вы столь много обо всех знаете, что если станет скучно – остановите. Я пристрастился к раскопкам в юности, вслед за дядей моим Степаном Ерофеевичем, который возил меня по Средиземному морю. А он, не удивляйтесь, заболел науками от кладоискательства: слыхали, небось, о сокровищах Стеньки Разина? У нашей семьи с ним кое-какие свои счёты… Ну, так того клада он не отыскал, зато открыл одно старое городище. И с тех пор пошло… Прямыми наследниками судьба его не наградила, так что всё имущество он завещал мне, я и продолжаю коллекционировать, что он не дособирал, – Прозоровский повернулся вполоборота, и рука его очертила дугу. – Весь дом в черепках. А теперь уж и в костях. Их он стал раскапывать после визита в Помпеи.

– Реликвии такого сорта не слишком эстетичны, – заметил я.

– Так и ваши академики мыслят, по-Винкельмановски! – с каким-то злорадством быстро воскликнул Прозоровский, будто только и ждал случая уличить меня в потакании какому-то ветхозаветному пороку. – Монетки считают, брошки перебирают. Егор Егорович посещал меня лет десять тому, осматривал коллекцию, языком цокал, приобрёл какие-то геммы, а после, как я его в подвал проводил, выскочил и – вон отсюда, только пятки засверкали.

В Москве и предположить не мог я, какие нешуточные страсти кипят среди учёного люда в провинциях. Я, конечно, был наслышан о некоторых противоречиях учёных школ, но только теперь ощутил всю глубину раздоров и зависти, положивших раскол между образованными людьми в погоне за многочисленными истинами. Чего бы, казалось, им делить? Почему не соединить усилия в постижении правды нашего мира? Да и по витринам в палатах Прозоровского я никак не мог сделать вывода, согласного с его утверждениями – всё те же в духе классической эстетики изящные предметы высоких исчезнувших с лица земли культур, о которых говорил он пренебрежительно.