Всё изменяет тебе - [55]

Продолжая что — то ворчать себе под нос, Джабец скрылся за поворотом тропинки. Элен свернула влево и пошла в тени высокой красивой ограды итальянского сада Пенбори, вдоль которой расположены были единственные в Мунли виноградники. Следуя за девушкой, я вдруг увидел, что она стоит в глубокой нише, прижавшись к вычурной чугунной решетке. Ее черный капюшон слился с тенью, лицо же было ясно, отчетливо видно. Я застыл в каком — нибудь ярде от нее, столько же зачарованный ее неподвижностью, сколько и потоком ночных ароматов, доносившихся из сада. Преграды, окружавшие эту женщину, показались мне слишком крутыми и скользкими, а в ту минуту я не чувствовал ни малейшего расположения подниматься на опасную крутизну.

— Вы не возражаете против того, что я пошел за вами?

— Если бы я возражала, то не свернула бы с прямой дороги.

— Ия так думаю. Не захоти вы, чтобы я следовал за вами по пятам, вы убежали бы или позвали Джабеца на помощь. Почему вам вздумалось поговорить со мной?

— У нас есть что сказать друг другу. Не правда ли?

— Пожалуй. Кое в чем нас разделяют целые миры. В других вещах мы близки друг другу, как плоть и кровь. Одному богу известно, как это произошло, но я это понял в ту самую минуту, когда впервые увидел вас на Артуровом Венце. Я рад, что вы позволили мне побеседовать с вами. Еще бы чуточку побольше феликсов, боуэ- иов и всей этой прочей братии — и я вполне созрел бы для бедлама и для кольца в носу. Держу пари, что если бы господин капитан увидел, как я стою перед вами, это было бы для него поводом поиграть шпагой — хотя стою я так тихо, на такой почтительной дистанцйи и смотрю на вас с таким уважением и восторгом, точно вы картина великого художника…

— С капитаном это могло бы случиться. У него очень утонченные понятия о чести!

— Кто он вам? Его глаза загораются всякий раз, как он посмотрит в вашу сторону. Это — то я разглядел даже сквозь пряди феликсовских волос, лезших мне в глаза в тот самый вечер, когда я своей игрой помогал вашему пищеварению.

— Мы с ним давнишние друзья. Отцу, кажется, вполне улыбается мысль, что в один прекрасный день мы с капитаном поженимся.

— В вашем голосе какой — то холодок. Вы не хотите стать женой этого человека? Вид у него такой, будто он твердо держит жизнь в лапах.

— Мои планы на будущее неопределенны. Курс моих мыслей меняется изо дня в день.

— Но сейчас вас не очень — то вдохновляет мысль о капитане?

— Нет. Его намерения ясны каждому на год вперед. То он так кичится своим чувством долга, что до смерти надоедает мне, то так истекает нежностью, что меня начинает тошнить.

Руки Элен беспокойно двигались поверх пелерины.

— Есть в нем нечто от музыканта: как настроится поутру, так уж и ходит до самого вечера, в точности сохраняя один и тот же лад. Такая дисциплинированность может осточертеть не меньше, чем ее противоположность.

— А Плиммон, этот з'сатый главарь бандитов, с которым вы совершаете прогулки верхом? Какое место он занимает на карте любви?

Элен расхохоталась. Высвободив руки из — под пелерины, она стала играть виноградными усиками, вьющимися вдоль серой, мастерски сработанной ограды, которая обрамляла нишу.

— Да никакое. Он считает, что с него достаточно поездить разок — другой верхом с дочерью горнозаводчика. Но мечты свои Плиммон настраивает на гораздо более высокий тон, вы такого и не возьмете на вашей арфе. Думая о женитьбе, он заносится высоко — чуть ли не до высоты королевского дома.

— И, значит, вы и ваш родитель, по его мнению, мелко плаваете?

— Насколько я понимаю, он просто снисходит до нас, вот и все.

— Боже праведный, подумать только! А я — то воображал, что начиная от вас и выше жизнь — красивая и прочная стена из слоновой кости, без единой трещинки на гладкой поверхности. На поверку же оказывается, что какой — то Плиммон для вас такой же недоступный айсберг, как вы — для населения Мунли. Он, по — видимому, маньяк, каких мало, этот Плиммон. Чем больше я знакомлюсь со всеми вами, тем яснее вижу, что нелегкая у жизни задача — втиснуть всех вас в рамки единого рода человеческого.

— Как вы сочно выражаетесь, арфист! А много вы женщин встретили в своих скитаниях?

— О, достаточно. И только с половиной из них я встречался по любви. За остальными я шел из чистой жалости, трепетавшей во мне, как ивовый прут. Мне довелось побывать во множестве крохотных, убитых нищетой селений. Лепятся они на голых склонах неприветливых гор, мужчины и женщины влачат там жалкое и горькое существование. Все виденное и пережитое убедило меня в том, что именно женщине досталась самая тяжкая доля. Женская душа по свойствам своим напоминает шелк, вот женщиной и затыкают самые узкие щели ада. С мужчинами дело обстоит не так плохо. Когда они убеждаются, что Для них ощущение прекрасного увяло, что оно мертво и жестко, как кусок старой говядины, они все еще считают его годным на бутербродную прокладку между трудом и пивом, а затем устремляются на поиски путей к покою. Женщина же поступает иначе. В ней всегда жива сладкая надежда на то, что вдруг появится некто, олицетворяющий красоту, постучится к ней в дверь, а когда она откроет — отвесит почтительный поклон, возьмет за руки, как бы они ни огрубели, и поведет в некий надежный рай…