Всё и вся. Рассказы Вельзевула своему внуку - [12]
Вторым из упомянутых живительных факторов, способствующим на этот раз полному слиянию наказа моей дорогой бабушки со всеми данными, составляющими мою общую индивидуальность, была совокупность впечатлений, полученных из случайно приобретенных мною сведений относительно происшедшего здесь, на Земле среди нас, события, раскрывающего происхождение того «принципа», который, как оказалось согласно разъяснениям мистера Алана Кардека во время «совершенно секретного» спиритического сеанса, впоследствии стал повсюду среди подобных нам существ, возникающих и существующих на всех других планетах нашей Великой Вселенной, одним из главных «принципов жизни».
Словесная формулировка этого нового «вселенского принципа жизни» следующая:
«Гулять, так гулять, оплатим и почтовые расходы».
Так как этот «принцип», теперь уже всеобщий, возник на той же самой планете, на которой возникли и вы и на которой, более того, вы почти всегда ведете безмятежную жизнь и часто танцуете фокстрот, я считаю, что не имею права утаить от вас известные мне сведения, проясняющие некоторые подробности возникновения этого всеобщего принципа.
Вскоре после несомненного внедрения в мою природу упомянутого нового свойства, то есть необъяснимого стремления выяснить истинные причины возникновения всяких «действительных фактов», в первый мой приезд в сердце России, город Москву, где, не найдя ничего другого для удовлетворения своих психических потребностей, я занялся изучением русских былин и поговорок, мне однажды довелось, то ли случайно, то ли в результате какой-то неизвестной мне объективной закономерности, узнать, между прочим, следующее.
Однажды один русский, по виду просто купец, должен был поехать из своего провинциального города по тому или иному делу в эту вторую столицу России, город Москву, а сын, его любимец – потому что был похож на свою мать – просил его привезти ему какую-то книгу.
Когда этот великий невольный автор «вселенского принципа жизни» прибыл в Москву, он вместе со своим другом, как было и еще остается там, «вдрызг напился» настоящей «русской водки».
И когда эти два представителя этой весьма значительной современной группировки двуногих дышащих существ выпили надлежащее количество стаканов этой «русской благодати» и обсуждали проблему так называемого «народного просвещения», с чего уже давно было принято всегда начинать любой разговор, наш купец вдруг по ассоциации вспомнил просьбу своего дорогого сына и решил немедленно отправиться со своим другом в книжную лавку покупать книгу.
В лавке купец, просматривая поданную ему продавцом книгу, спросил, сколько она стоит.
Продавец ответил, что книга стоит шестьдесят копеек.
Заметив, что обозначенная на обложке книги цена лишь сорок пять копеек, наш купец сначала задумался странным, вообще не обычным для русских образом, а потом повел плечами, приосанился и, выпятив грудь, как гвардейский офицер, после непродолжительного молчания сказал очень спокойным, но весьма авторитетным тоном:
– Но здесь указано сорок пять копеек. Почему вы спрашиваете шестьдесят?
На это продавец, сделав, как говориться, «елейное» лицо, свойственное всем продавцам, ответил, что книга действительно стоит только сорок пять копеек, но должна продаваться за шестьдесят, потому что пятнадцать копеек надбавляются за почтовые расходы.
Получив этот ответ, наш русский купец был озадачен этими двумя совершенно несвязанными, но, по-видимому, безусловно, совместимыми фактами, и было заметно, что в нем начинает что-то происходить; уставившись в потолок, он опять задумался, на этот раз подобно английскому профессору, который изобрел капсулу для касторового масла, потом вдруг повернулся к своему другу и впервые на Земле произнес словесную формулу, которая, выражая своей сутью несомненную объективную истину, с тех пор приобрела характер поговорки.
И изложил он ее тогда своему другу следующим образом:
– Ничего, брат, мы возьмем книгу. Как-никак мы сегодня гуляем, а уж если «гулять, так гулять, оплатим и почтовые расходы».
Что касается меня, к несчастью, обреченного уже при жизни испытать прелести «Ада», то, как только я увидел все это, во мне немедленно начало и довольно долго продолжало происходить что-то очень странное, чего я не испытывал ни раньше, ни потом: как будто бы во мне начались всевозможные, как говорят современные «хивинцы», «призовые скачки» между всеми различными по происхождению ассоциациями и обычно случающимися во мне переживаниями.
В то же самое время в области всего моего позвоночника начался сильный, почти невыносимый зуд, а в самом центре солнечного сплетения – резкая боль, тоже невыносимая, и все это, то есть эти двойные, взаимно стимулирующие ощущения, по истечении некоторого времени внезапно сменились состоянием такого внутреннего покоя, который я испытал в последующей жизни только однажды, когда надо мной совершался обряд великого посвящения в Братстве «Основателей делания масла из воздуха»; и позже, когда «Я» – то есть это мое «нечто неизвестное», которое в древние времена один чудак (которого окружающие называли, как мы теперь называем таких людей, «учеными») определил как «допускающее относительные перемещения образование, зависящее от качества функционирования мышления, чувства и физического автоматизма», а по определению другого, также древнего и известного ученого, аравийца Маль-эль-Лель (каковое определение, между прочим, с течением времени заимствовал и по-другому повторил не менее известный и ученый грек Ксенофонт) является «объединенным результатом сознания, подсознания и инстинкта», – так вот, когда это самое «Я» в этом состоянии направило мое потрясенное внимание внутрь меня, тогда, во-первых, оно очень ясно констатировало, что все, вплоть до каждого отдельного слова, разъясняющее эту цитату, которая стала «вселенским принципом жизни», трансформировалось во мне в особую космическую субстанцию и, слившись с данными, уже кристаллизовавшимися во мне значительно раньше от наказа моей покойной бабушки, превратило эти данные в «нечто», и это «нечто», протекая повсюду через мой состав, навсегда обосновалось во всех атомах, слагающих этот мой состав и, во-вторых, это мое злополучное «Я» тут же определенно почувствовало и с импульсом покорности поняло то печальный для меня факт, что уже с этого момента я должен буду волей-неволей проявлять себя всегда и во всем без исключения в соответствии с этим неотъемлемым качеством, сформировавшемся во мне не по законам наследственности и даже не под влиянием окружающих обстоятельств, а возникшим в моем составе под влиянием трех внешних случайных причин, не имеющих ничего общего друг с другом, именно: благодаря, во-первых, наказу человека, ставшему, без малейшего желания с моей стороны, пассивной причиной причины моего возникновения, во-вторых, из-за одного моего зуба, выбитого каким-то мальчишкой-оборванцем, главным образом, из-за «слюнявости» кого-то еще, и, в-третьих, благодаря словесной формуле, произнесенной в пьяном состоянии совершенно посторонним мне человеком – каким-то купцом «московской марки».
