Все голубые фишки - [24]

Сто кошек на душе скребли.

И совсем однажды противно стало. Просто невмоготу противно, когда пили они как-то раз в отделе после работы.

Пили с Юркой Семеновым принесенный из соседнего магазина портвейн.

В большой комнате, где стояли чертежные кульманы никого не было. Они накрыли нехитрую закуску на рабочем столе у Мишки и допивали уже второй пузырь, как вдруг вошел Мордвинов.

Он был тоже крепко навеселе, и заметив Семенова с Летягиным, решил свое веселье экстраполировать на новых собутыльников.

– А давайте что ли по коньячку, – подмигивая Семенову, предложил Мордвинов, критически оглядывая их скромный натюрморт.

– Мы не против, – за себя и за Мишу ответил Семенов.

Тогда Мордвинов с какой-то многозначительной сладострастной улыбкой достал из пиджака бумажник, открыл его, и из толстенной пачки сотенных, медленно вынул одну и протягивая Мише, сказал, – сбегай-ка, любезный в магазин, да принеси нам хорошего коньячку и закусить там чего-нибудь на свой вкус.

Мишка был как завороженный.

Побежал.

И правда, не пошел, а именно побежал, как приказали.

И тут вдруг вспомнил, как Юрка ему про них с Ирой рассказывал, мол она бегает за Мордвиновым, как собачонка.

Не помня себя дошел до магазина.

Взял какого-то коньяку, конфет, лимонов…

Вернулся.

Вернулся тоже бегом, на полусогнутых.

Мордвинов сидел спиной к нему, когда он входил.

Обернулся и сказал что-то вроде, – А! Принес? Ну, молодец, – и снова отвернулся к Семенову, потеряв к Мише всякий интерес.

Тогда Миша взял принесенную бутылку за горлышко и с размаху шмякнул ею Мордвинова по голове. …

До суда дело не дошло.

Мордвинов подал в милицию заявление, что претензий к Мишке не имеет, что это была пьяная обоюдная ссора, и что он даже мол сам первый Мишку ударил.

Но уволиться Летягину пришлось.

И Ирочка тоже, говорят, сразу после этого уволилась и уехала жить в Киев к тётке.

Мишка долго потом размышлял.

Неужели Ирка с этим Мордвиновым была из-за денег?

– А ты думал из-за чего? – с вызовом переспрашивал его кореш Юра Семенов, – конечно из-за них, все бабы такие.

– А откуда у ГИПа такие деньжищи? – недоумевал Летягин, – ведь зарплата у него ну хоть и вдвое больше инженерской, но не в десять же раз?

Юрка тогда хмыкнул и объяснять не стал.

Другие объяснили потом.

Уже когда Летягин работал журналистом и писал про Омский Нефтеперерабатывающий комбинат.

– Понимаешь, – объяснял ему тогда Олег Тытарь – бывший инженер дирекции строящегося комбината, – ГИП это та сволочь, которая как раз может запросто в два в три раза завысить стоимость строительных работ. От него все зависит. Ведь финансирование строительства ведется по смете. А смету кто составляет?

Правильно, ГИП. Вот строитель с ГИПом и вступают в преступный сговор. Строитель говорит ГИПу – оцени кА, друг, наш строящийся объект не в миллион долларов-рублей, а в два миллиона, а я построю за один миллион, и от сэкономленной суммы, что мне по твоей смете заплатит заказчик, отвалю тебе тридцать процентов за риск. А этому ГИПу оценить стройку подороже – раз плюнуть. Вместо положенной толщины стен в полтора метра, закладывает он два, вместо стальных закладных частей, проектирует бронзовые, вместо арматуры шестнадцать, пишет арматуру диаметром двадцать два, вместо цемента марки триста, цемент марки шестьсот…

Строитель строит дешевле… Появляется экономия, ну, ее и пилят между собой.

Только в советские времена это оформляли вроде как законно, мол строители сделали рацпредложение как сэкономить, а от суммы экономии, всем положена премия.

А теперь при капитализме и этого делать не надо, обналичивай деньги и пили их между своими.

Вот тогда то Мишка и разочаровался.

И в мужчинах, что строят дома и дороги.

И в женщинах, что бегают за такими мужчинами, как собачонки. …

Валид Валидович кряхтел, орал, потел, но никак не мог кончить.

– Господи, когда ж это закончится то наконец, – думала Умная Маша.

Она уже сто раз пожалела, что согласилась поехать с Ноилем.

Машина стояла в лесопарковой зоне, уткнувшись капотом в кусты, и Ноиль отошел метров на сто в сторону, покурить, покуда Валид Валидович пристроившись к заголенному Машенькиному крупу, совершал свои бесконечные возвратно-поступательные движения, оглашая при этом окрестные заросли громкими стонами, и какими то птичьими гортанными крёхами, приводившими Машу в ужас от того, что их кто-нибудь теперь услышит и позовет милицию.

Наконец, издав некий слоновий трубный звук, Валид Валидович закончил-таки свое дело и зашелся в какой-то нечеловечьей судороге, что сродни тем сотрясаниям организма, какие показывают в фантастических фильмах ужасов про чужих.

– Что вы так долго? – спросила Умная Маша, натягивая трусики и по очереди вступая в левую и в правую брючины своих джинсиков.

– Это от долгого одиночества, – сказал Валид Валидович, – чувствительность органа понижена.

– А я думала, что наоборот, длительное воздержание повышает чувствительность, – сказала Маша улыбнувшись.

– Это если совершенно воздерживаться, то да, – согласился Валид Валидович, застегивая брюки, – мы когда парнями молодыми были, чтобы себе и девчонкам удовольствие продлить, когда на вечеринки собирались, и чтобы не опозориться, чтобы не брызнуть сразу в трусы, едва к девушке прикоснувшись, мы сперва шли в туалет и там мастурбировали, чтобы во второй раз удовольствие долгим было…