Все дьяволы здесь - [18]

Дюссо ничего не сказал, и Арман посмотрел на него:

– А в чем дело?

– Не то чтобы я сомневался в тебе или в нем, но мой отец часто удивлялся, сколько мужчин и женщин вдруг оказались в рядах Сопротивления, после того как война закончилась.

Арман кивнул:

– Моя бабушка говорила то же самое.

– Я и забыл, что она у тебя из Парижа.

– Из Еврейского квартала. Ле-Маре. Прежде… – Но он не стал развивать эту мысль. – Стивен никогда не рассказывал о войне. А она рассказывала, но редко.

– Тогда откуда ты знаешь, что он был в Сопротивлении?

– Я слышал, как мать с отцом говорили об этом.

– Ты, наверно, был тогда совсем ребенком.

– Да. Я, конечно, не все понимал. Позже Стивен рассказывал мне, что мой отец помог ему перебраться в Монреаль и дал деньги взаймы на открытие бизнеса. Когда я родился, они пригласили его в крестные.

– Непросто это для человека, который не верит в Бога.

– Может, он и верит, но сердится на него. Объявил ему бойкот.

– Будем надеяться, что их встреча состоится еще не скоро. Не завидую я le bon Dieu[22].

Арман улыбнулся и представил себе Стивена, здорового и сильного, стоящего у Врат.

Вот только у каких Врат?

– Ад пуст, – пробормотал он.

– Pardon? – переспросил Клод.

– Стивен любит повторять эти слова. «Ад пуст, и все дьяволы здесь».

– Очаровательно. Но мы в Париже, Арман. В Городе света. Здесь нет никаких дьяволов.

Гамаш повернулся к другу с удивленным лицом.

– Ты, должно быть, шутишь. – Он вгляделся в Дюссо. – Революционный террор отчасти был порожден эпохой Просвещения. Сколько протестантов было истреблено, сколько мужчин и женщин закончили свои жизни на гильотине, сколько евреев подверглись преследованиям и были убиты? Сколько невинных, погибших от рук террористов здесь, в Городе света, согласятся с тобой? Дьяволы слетелись сюда. И ты об этом знаешь больше других.

Дюссо забыл, что его друг изучал историю. А значит, и человеческую натуру.

– Ты прав, конечно. У месье Горовица нет своей семьи? – спросил Клод, возвращая разговор к человеку, сражающемуся за жизнь в нескольких шагах от них. – Братьев? Сестер?

– Мне об этом неизвестно. Семья Стивена жила в Дрездене.

В уточнениях не было необходимости.

– Жена? Дети?

Арман помотал головой:

– Только я.

– Мои агенты сейчас просматривают камеры наблюдения в районе. Поскольку нам известно время нападения, мы сможем найти фургон, когда он свернул на улицу Риволи.

– А там, где сбили Стивена?

Клод отрицательно покачал головой:

– Мы не можем поставить камеры на каждом перекрестке в Париже, так что на той маленькой улочке нет ни одной. Но у владельцев магазинов могут быть собственные камеры. Мы их проверим, как только магазины откроются. И все же есть одна вещь, которую я пока никак не могу понять.

– Был ли Стивен целью или это случайность?

– Да. Если это было покушение именно на месье Горовица, то откуда водитель узнал, что это он?

– А если это была случайность, террористическая атака, похожая на другие атаки с использованием машин, то почему водитель не попытался сбить как можно больше народу? – сказал Гамаш. – Нас. Мы были не менее уязвимы, чем Стивен.

– Да. Мы рассматриваем этот случай как наезд, но, – он поднял руку, упреждая возражения, – но действуем так, как если бы имели дело с покушением на убийство.

Клод Дюссо посмотрел на друга. И произнес слова, которые Арман Гамаш хотел услышать:

– Я тебе верю.

Они оба повернулись в сторону распахнувшихся дверей.

Глава шестая

Как только скрипнула входная дверь, Рейн-Мари мгновенно проснулась и встала с постели.

– Арман?

– Oui, – отозвался он шепотом, сам не зная почему.

Рейн-Мари включила свет в коридоре.

– Что Стивен? – спросила она, обнимая его.

– По-прежнему жив.

– Слава богу. – Не успев произнести эти слова, она подумала, не рано ли славить Бога. – Как он?

– Состояние критическое. Мне не разрешили посмотреть на него.

– А ты как?

Рейн-Мари посмотрела в его изможденное лицо и вгляделась в его глаза. Потом снова прижала его к себе, а он заключил ее в объятия.

Они поплакали о Стивене.

О себе.

О мире, в котором могут происходить такие вещи, когда счастливые люди идут по знакомой улице.

Они разомкнули объятия, вытерли слезы, высморкались, и Арман прошел за ней в кухню.

По дороге домой в такси он хотел только обнять Рейн-Мари, принять горячий душ и забраться в кровать. Но теперь он сидел за кухонным столом, глядя перед собой.

Рейн-Мари поставила на газовую конфорку видавший виды чайник, достала заварочный.

Кухня была старомодная. Они собирались ее обновить, но как-то все руки не доходили. Вероятно, потому что никто из них по-настоящему не хотел здесь ничего менять. Такой эта кухня была при Зоре, бабушке Армана, которая заправляла здесь, разговаривая на странной смеси идиш, немецкого и французского.

Она выросла в Париже и потому говорила на французском и идиш – языке ее родителей. А немецкий освоила в лагерях.

Она завещала Арману квартиру вместе со всем ее содержимым, сводившимся главным образом к ее безграничной любви, которую он всегда носил с собой в сердце.

«Nein. Opshtel, – почти слышал ее голос Арман. – Чай всегда лучше, когда wasser еще не совсем bouillant[23]. Пора бы тебе уже выучиться», – выговаривала она ему.