Все дороги ведут в Рим - [10]

Она уж готова была выполнить его указание, но тут Кумий ухватил матрону за локоть, привлёк к себе и жадно прильнул к губам. Авреол не пытался протестовать даже тогда, когда Кумий устроил его супругу на ложе подле себя. Молоденькая женщина визгливо хохотала, когда Кумий шептал ей сальности на ушко, и жеманно бормотала: «Это уж слишком», если поэт нахально задирал ей тунику.

– Так что у нас сегодня на обед? – поинтересовался тем временем Август. – Гусь, поросёнок, фазан? Нет, так не пойдёт. В подобной трапезе нет изысканности. Надо сочетать достижения нашей непревзойдённой словесности с достижениями ещё более непревзойдённой кулинарии. На столе должны быть блюда, чьи названия начинаются с одной и той же буквы, например – поросёнок, поска[7], перец. А также можешь подать пеликана, если найдёшь.

– Я сейчас… немедленно, – пролепетал Авреол, схватил блюдо с гусем и шагнул к двери, будто собирался в самом деле приготавливать поску или отправиться искать пеликана.

– Не дёргайся, Авреол! – успокоил его Кумий. – И не смей убирать этого великолепного гуся. Поставь блюдо на место! Просто наш Август хочет прослыть причудником, как Антонин Гета, прося кушанья, начинающиеся с одной буквы. Или ты не знаешь истории Рима, сенатор Авреол?

– Наш Август большой забавник, – пролепетал бывший гладиатор, все ещё держа блюдо с гусем в руках. – Он во всем хочет походить на Антонина Гету.

– Во всем? – изумился Кумий. – Ты, кажется, забыл, что Гету прикончил Каракалла, чтобы брат не мешал ему властвовать. Ты в самом деле захотел на арену, если делаешь подобные намёки.

Авреол побледнел и уронил блюдо на пол. Молоденькая жёнушка Авреола испуганно вскрикнула. Она ничего не понимала в том, что творится, и то пугалась, то начинала веселиться – всегда не к месту.

– Я же сказал: не трогай гуся! – с тоской воскликнул Кумий. – Такой жирный гусь…

– Да, обед не удался, – вздохнул император, поднимаясь. – Отправимся-ка мы в алеаториум. Авреол, не хочешь пойти с нами?

– Я, честно говоря, не играю, – признался Авреол.

– Разве можно жить и не играть? – нахмурил свои чёрные, будто нарисованные брови Постум. – Не играть, если играет твой император?

– Нет, ты не понял, Август! Я пойду. Непременно.

– Я так и знал, что ты собирался сегодня в алеаториум. И не забудь прихватить с собой десять тысяч сестерциев.

– Десять тысяч… – У Авреола пропал голос, и сенатор засипел. – Десять тысяч?

Он суетливо огляделся, будто отыскивал место, где можно взять эти десять тысяч.

– А почему бы и нет? – удивился Август. – Разве, будучи сенатором, ты не украл в десять раз больше? Неужели сноровки не хватило?

Император поднялся с ложа, напялил свой венок на хорошенькую головку хозяйки и взасос поцеловал её в губы. Кумий на прощание хлопнул красотку по округлой попке.

Седой направился к выходу одновременно с Августом и в дверях сказал юноше тихо:

– Ты обращаешься с людьми недопустимо.

Но следовавший за ними Кумий расслышал упрёк.

– Почему это недопустимо? – тут же запротестовал поэт. – Разве он кого-то ударил или посадил в карцер или пригрозил посадить? Если Авреолу нравится лизать властительную задницу – пусть лижет, этого никто ему не может запретить. Или тебе нравится Авреол?

– Мне он не нравится. Но унижать людей нельзя. Ни сенатора Авреола, ни его жену. Никого.

– Я её оскорблял? – изумился Кумий. – Я был сама галантность. Ещё немного, и я бы её трахнул, как она того хотела.

– Женщины к нему так и льнут, сам не знаю почему, – подтвердил Гепом.

– Человека легко низвести до положения скотины. В сто раз труднее вернуть ему утраченную гордость.

– О боги! – вздохнул Постум. – Философ, сразу видно, что ты прибыл издалека. Разве ты не знаешь знаменитую историю с Декларацией прав человека? Когда Кумий умирал от поноса в карцере, ему в камеру кинули ворох Деклараций, чтобы он подтирался ими. У него был выбор: обосрать Декларацию или свои штаны.

– Разве это сколько-нибудь умаляет Декларацию? Это только умаляет исполнителей, Август.

– Ненавижу идеалистов, – прошептал Постум. – И знаешь за что? За то, что они обожают свои идиотские идеи куда больше, чем людей, которые страдают от бредовых идей. Ты ведь любишь всякие дурацкие теории, которые сам и выдумываешь?

– А кого любишь ты, император?

– Я всех ненавижу, – последовал мгновенный ответ.

С разбегу Постум запрыгнул на сиденье «триремы». Фонарь светил ему в спину, и лицо императора оказалось в тени, так что было не видно, как он то скалится, то кусает до крови губы.

ГЛАВА III Игры Постума против Александра

«Замечательный сын подрастает у нашего ВОЖДЯ. Юный Пизон Александр мечтает стать военным и прославить себя на полях сражений. Но пока он изучает науки и весьма в этом преуспел. Да здравствует ВОЖДЬ!»

«Вчера начались Мегализийские игры. Когда-то гладиатор Юний Вер, дважды выигравший Аполлоновы игры и трижды Римские игры, так и не смог стать победителем Мегализий. Но кто теперь помнит это имя?»

«Вышел новый библион Неофрона „Пустыня 32“. Книга высоко оценена диктатором Бенитом».

«Акта диурна», канун Нон июля[8]

I

Весело и непринуждённо вела себя публика в просторных залах игорного дома. Безумие почти ощутимое, материальное; лица, отсвечивающие голубизною; запах табака и дорогих вин; слепящий свет и ослеплённые азартом глаза; дрожащие руки; возгласы отчаяния, почти театральные; и уж вовсе театральный, ненастоящий смех. Здесь ничему никогда не удивляются. Сюда можно войти в роскошных нарядах, а выйти нагишом. Здесь проигрывают, выигрывают, уединяются в крытой галерее для Венериных забав, но никогда не влюбляются. Здесь можно все потерять, но нельзя ничего достигнуть. Наполненность и пустота соединяются в ошеломляющую пьянящую смесь. Как ночь лишь кажется непроницаемой из-за своей черноты, так этот дом мнит себя всемогущим дарителем счастья, но вместе с рассветом каждый может убедиться в обмане, покидая душные прокуренные залы; и неважно, выиграл он или проиграл.