Все, что шевелится - [16]

И пришлось Дадаге заменять отца при переговорах с полковником, когда кузнецы всё-таки добрались до будущего хана. Более опытный и искушённый в интригах Божинтой выторговал для своего семейства право спуститься в котловину, а семейству соперников пришлось остаться в горах, чтобы продолжать разработку и добычу медного колчедана.

В Юртауне отыскалось так много желающих вступить в брак с пятью братьями Дадаги, что пришлось старшему устроить конкурс красоты. Претендентки на замужество как одна предлагали проводить конкурс в постели. Неискушённый, но вовсе даже не глупый Дадага от постельного соревнования отказался наотрез, потому что был уже по горло сыт Нуганай, а велел показать кулинарное искусство, умение ткать и шить. Потому и выбрал братьям не красивых любовниц, а более пожилых, зато крепких и работящих. Самому же главе рода досталась неистовая и сварливая блядь.

Семейство Божинтоя спустилось с гор, а на подмогу братьям Дадаги Чона отправил десяток семей, пожелавших стать рудокопами. Так основали рудный посёлок Жемус. Братовья, долго не раздумывая, с радостным ржанием женились на отобранных в Юртауне невестах. Те сами разобрались, кто сердцу мил. Даже Болдон от новой невесты отказываться не стал: он что – дурак? Коли девка сама очаг подставляет, как же дровишек не подкинуть? А что в постели его Пылма куда жарче дикарки Эйлик-Мулак, он убедился сразу после первой встречи, спустя всего ничего – время потребовалось лишь на то, чтобы спустить штаны. Единственная дочка Божинтоя так обиделась на неверного возлюбленного, что с тех пор ни с одним мужчиной в постель не ложилась, а развлекалась на мху да травах таёжных с лешими. От них и родила первых среди чонавцев колдуна да ведьму… Это уж поздней их много расплодилось, но её Сапрон и Укю были первыми.

У Божинтоя жена Жэбзима оказалась сообразительной и не позволила приёмным сыновьям жениться на ком попало. Невест отбирала сама, но с Хором опоздала, и его Цыбик оказалась блядью почище Нуганай. Семейство Божинтоя построило в Юртауне кузницу, а дадаги обучили рудокопов трудиться на меднорудной шахте близ Жемуса и расширили медеплавильное производство.

ГЛАВА 4 Божественный промах, Минусинская котловина

Бросай пить.

Ваш Бахус

Жизнь в верхнем мире продолжалась своим чередом. Эсеге Малан жил-поживал, попивал папашино винцо и сетовал на его слабость:

– Совсем не берёт, сволота!

Его старший сын, Шаргай, долгие годы проводил в саду радостей земных, куда натаскал костей со второго этажа, пытаясь сложить в скелеты, нарастить мясо и оживить. Каких только монстров не собрал! Приставлял бычий рогатый череп к конскому позвоночнику и прилаживал козьи копытца. Странно, но оживать ни один гибрид так и не собрался. Стояли бесполезным кладбищем, пока на них не взглянул брат Хохосо. Он бросил на костяные памятники отражённый очиром свет, по ребрам скелетов пробежали молнии. Запустил очир в воздух, и сверху полился дождь. Случайно копыто одного монстра оказалось погружённым в бочонок с вином. Под действием электрического тепла при водяном охлаждении кости скелета заработали в режиме самогонного аппарата: из разинутой челюсти бывшего быка прямо в раскрытый рот заснувшего со скуки Хухе Мунхе полилась божественная жидкость. Полилась сама, и враз проснувшийся дед Хохосо обозвал её сомой. Сома была во столько раз лучше обычной ягодной бражки, которой Хухе пробивался долгие века, во сколько домашний, приготовленный с душой самогон лучше того пойла, что продаётся в наших супермаркетах под видом французского коньяка «Наполеон».

Дед сразу распознал разницу и принялся подставлять под копыто новые и новые бочонки с бражкой, едва успевал вышибать днище очередного. Количество спиртного уменьшилось, но качество возросло.

– Вот эта… как её?.. – спросил Эсеге, когда продегустировал результат случайного изобретения сыновей. – Эта – берёт!

– Называется сома, – похвастался папаша.

– Божественный напиток, – признал сын.

С тех пор Малан реже спускался на девятый этаж. А уж когда заходил, то набивал карманы и пазуху бочонками-стаканами и возвращался в тронный зал с отвисшим от груза пузом. Там складывал сому под трон, маскировал драпировкой, чтобы супруга Юрен не заметила и не заэхала (а могла и в харю заехать), усаживался, опрокидывал стаканчик-другой и смотрел в прицел люка. Выбирал цель на земле и пулял в неё пустую тару. Огорчался, когда мазал, и радовался попаданиям.

Однажды разглядел, что в северной стране Лин нет князя. Такой непорядок его огорчил до слёз, Эсеге решил исправить недогляд. Вытянул руку из тронного зала в дощатый лабиринт и пустил её шариться в поисках кандидатуры на должность князя. Первым попался Шаргай.

– Вот ты и станешь князем лесной северной страны Лин, – сказал папенька, держа перед собой извивающегося от страха сынка и размахивая у того под носом бочонком сомы. – Правь мудро и справедливо, тогда я, возможно, со временем верну тебя на небо. Не обижай подданных своих!

Эсеге прищурил глаз и тщательно примерился через прицельную сетку люка. Затем откинул крышку ногой. Он собирался забросить Шаргая в район Минусинской котловины, допить сому и выбросить пустую тару куда придётся, но по пьянке перепутал порядок. Бочонок бросил точно в район речки Ои и попытался допить Шаргая. Сынок со страху, что папаша его проглотит, – пасть-то у него ого-го какая! – обмочился. То, что полилось в рот Малану, настолько отличалось от божественного напитка, что он брезгливо швырнул юношу в люк, даже не посмотрев, куда именно попал на этот раз.