Всё, что мы потеряли - [11]
— А сладости?
— Они были в списке, — напомнил мне Макс.
— У меня их нет. Но раз ты хочешь…
На этой неделе я купил горсть клубничных леденцов в форме сердца, которые так нравились Лее в детстве. Я вытащил парочку из шкафа и дал ребятам. Мобильный нашелся в гостиной в ящике для нижнего белья, от Джастина было шесть пропущенных, поэтому я написал ему, что все хорошо. А еще Мэдисон предложила встретиться в субботу ночью. Я ответил просто «да» и вернулся в гостиную.
— Теперь точно, ребят, в кровать.
В этот раз они не возражали. Я проводил их в комнату для гостей, и они вдвоем уснули в одной кровати. За секунду до того, как я выключил ночник, я обратил внимание на бумаги, которые Лея оставила на тумбочке. Я отнес их на террасу, зажег сигарету и просмотрел. Медленно. Одну за другой. Я обращал внимание на спирали, заполнявшие первый лист: механический рисунок без эмоций, именно то, чем обычно занимался я. Я перелистнул парочку бумаг без особого интереса, пока одна из них не приковала мой взгляд. Я резко выдохнул дым, когда понял, что путаные линии превращались в профиль. Она рисовала углем. Черные слезы текли по щекам девушки, которая навсегда застыла на бумаге, и было что-то трогательное в ее выражении лица. Я провел кончиком пальца по слезам, немного размазав их и превратив в серые пятна. А затем отдернул руку, как будто обжегся. Я так не рисовал, когда хотел изобразить что-то личное, у меня не получалась эта техника.
Я несколько месяцев чувствовала себя бесполезной эгоисткой, не способной двигаться вперед, но понятия не имела, как это изменить. Однажды — с распухшими и красными от слез глазами — я представила, как надеваю дождевик, чтобы не промокнуть от боли, и до меня дошло, что я не подпускаю к себе счастье, смех, любовь и все остальные хорошие вещи, всегда окружавшие меня.
Однажды я прочитала, что чувства могут меняться: например, боль может перерасти в апатию и проявляться через другие ощущения. Я специально спровоцировала это, я заморозила свои эмоции на том уровне, на котором мне удавалось с ними справляться. И естественно, Аксель продырявил мой дождевик меньше чем за три недели. Я боялась этого с самого начала. Настолько, что не хотела возвращаться к нему домой, в пространство, где чувствовала себя загнанной в угол.
Мне кажется, я все еще размышляла на эту тему, когда в последнюю ночь перед отлетом Оливер предложил съесть пиццу на ужин и посмотреть фильм. Моим первым желанием было сказать нет. Вторым — броситься бежать и закрыться в своей комнате. А третьим… третьим тоже было бы что-то подобное, если бы не слова Акселя о стараниях моего брата ради меня. Эти слова до сих пор звучали в моей голове. У меня дрожал голос, когда я прошептала «да». Оливер улыбнулся, наклонился ко мне и поцеловал меня в лоб.
Март (осень)
Лея вернулась. А вместе с ней и закрытая дверь, тишина в доме и избегающие взгляды. Но было и что-то другое. Что-то еще. Она не убегала впопыхах после ужина, а еще немного сидела, рассеянно сминая салфетку между пальцами, или вызывалась помыть посуду. Иногда по вечерам она ела какой-нибудь фрукт, опираясь на столешницу, и смотрела через окно на море с отсутствующим и потерянным видом.
В первую неделю я три раза звал ее кататься на серфе, но она отказывалась, а после того случая я не настаивал. Я также ничего не сказал, когда трехцветная кошка пробегала мимо и Лея была готова отдать ей остатки ужина. И когда в первый вечер субботы я лежал в гамаке и услышал ее шаги за спиной. Я поставил проигрыватель и, не знаю почему, подумал, что аккорды песни проникнут ей под кожу и подтолкнут ее на террасу шаг за шагом, нота за нотой.
— Я могу побыть тут?
— Конечно. Хочешь чаю?
Она покачала головой и села на подушки на деревянный пол.
— Как прошла неделя?
— Как и все. Ничего.
Я хотел задать ей кучу вопросов, но она не стала бы отвечать, и я отказался от этой затеи. Я облегченно вздохнул, глядя на звездное небо, слушая музыку, наслаждаясь моментом.
— Аксель, ты счастлив?
— Счастлив? Конечно. Да.
— А это легко? — прошептала она.
— Должно быть… Не думаешь?
— Раньше я думала, что так оно и есть.
Я поднялся в гамаке. Лея сидела, обнимая коленки руками и прижимая их к груди. Там, в темноте ночи, она казалась маленькой.
— В то, что ты сказала, закралась ошибка. Раньше ты была счастливой, потому что не думала об этом. Да и кто это делает, когда весь мир у твоих ног? Ты просто живешь, просто чувствуешь.
В ее взгляде был страх. И желание.
— Я никогда не стану такой снова?
— Я не знаю, Лея. Ты как думаешь?
Она сглотнула слюну и нервно облизала губы, прежде чем резко вдохнула воздух. Я опустился на колени рядом с ней, взял ее за руку и постарался заставить ее посмотреть мне в глаза.
— Я не могу… дышать…
— Я знаю. Тихо. Спокойно, — шептал я. — Милая, я тут, я рядом с тобой. Закрой глаза. Просто подумай… подумай о море, Лея, о бурном море, которое успокаивается. Ты представляешь это? Уже почти нет волн…
Я даже не понимал, что говорил, но Лея дышала спокойнее, расслабленнее. Я проводил ее до комнаты, и когда в дверях она пожелала мне доброй ночи, во мне что-то всколыхнулось. Сочувствие. Бессилие. Не знаю.
