Все будет хорошо, или Свободный плен - [41]

– К чему был этот спектакль со стонами и скатившейся слезой? – Его слова били кнутом. – Ты думаешь, наши траханья я воспринимал настолько серьезно? Любая наивность имеет предел, как ты думаешь?

– В тебе говорит обида, остановись. Давай расстанемся по-хорошему, – стараясь сохранять спокойствие, попросила Лариса.

– Нет проблем, учительница первая моя. Ты, кажется, решила стать примерной женой?

– Тебя это удивляет?

– Признаться – да.

– Значит, ты меня совсем не знаешь.

– Правильнее сказать, мы друг друга не знаем.

– Хорошо, хорошо. Не придирайся к словам.

– Ты так переживаешь, хочешь, чтобы мы расстались друзьями, в надежде когда-нибудь повторить то, что было между нами?

– Вопрос прямой, и я хочу дать такой же ответ. Ты прав, хочу, даже очень. Я выхожу замуж за человека, к которому не испытываю глубоких чувств. Мне нужен этот брак, я надеюсь, что поступаю правильно. Ради больших целей стоит отказаться от простого животного удовлетворения плоти. Честно говоря, с ним мне ни разу не было так хорошо, как с тобой, – Лариса провела кончиками пальцев по щеке Георгия, коснулась губ. – Но ведь ты не улетаешь на Марс, и мы сможем время от времени поозорничать?

– В таком случае хочу тебе сказать, что я тоже намерен жениться. – Женщина резко отдернула руку. – История схожа с твоей, с одной разницей: я еще не спал с ней. Провожу предварительную подготовку, чтобы птичка окончательно попала в сети. С девственницами нужно быть крайне осторожным. Двоякое положение: делать вид, что ценишь ее чистоту, и желать поскорее разделаться с этим предрассудком.

– А ты циник, Жорка?! – изумилась Лариса. – Я не нахожу слов.

– И не напрягайся. Член поставлен, чего еще желать?

– Певцы так о голосе говорят.

Георгий вышел в коридор и, завязывая шнурки, добавил:

– Один хрен, главное – смысл остается. Кстати, о наших возможных встречах. Ты серьезно?

– Я бы не загадывала, но чего не бывает в жизни, правда?

– Ага. Если будет тяга к чему-то экстраординарному, то есть служба «Секс по телефону», а меня лучше не беспокой.

– Спасибо.

– Не за что.

Очаровательно улыбаясь, Мартов вышел и закрыл за собой дверь. Ему стало ужасно противно. Возникший порыв нежности к Ларисе закончился вместе с последним уроком женского коварства. Георгий расстроился, пожалуй, в большей степени из-за того, что не сумел распознать надвигающийся разрыв отношений. Главное, что произошел он не по его инициативе, стыдобище! И еще его выворачивало наизнанку от сознания, что его использовали.

Все-таки его самолюбие тешило внимание взрослой, опытной женщины. А она выжала его, как лимон, и еще имела наглость намекать на возможные встречи для ублажения ее неудовлетворенной плоти. Черта с два! Мартов изводил себя недолго.

«Я же все равно никогда не хотел жениться на ней, – возвращаясь поздно вечером домой, утешался Георгий. – Что с нее взять, кроме ножек, готовых раздвинуться в любой момент? Это не мое».

Мама еще не спала.

– Я волновалась. Ну, слава богу, ты пришел, цел и невредим. Я ведь просила тебя хотя бы предупреждать о своих задержках.

Георгий хмыкнул и направился в свою комнату. Меньше всего ему хотелось разговаривать с матерью. В их отношениях наметилась глубокая трещина после замужества Нины Петровны и появления в доме Олега Викторовича. Георгий считал, что память отца попрана. Разве могут еще чьи-то руки касаться тела его матери? Разве может она с удовольствием готовить свои фирменные блюда для другого мужчины? Жизнь показала, что ответы на оба вопроса «да». Шло время, и охлаждение между ними становилось все очевиднее. Георгию было нестерпимо видеть отчима рядом с матерью. Главное, она при этом выглядела настолько счастливой, как будто только теперь началась ее настоящая жизнь. Ее цветущий вид действовал сыну на нервы настолько, что он, кажется, предпочел бы увидеть ее лежащей на смертном одре, чем улыбающейся и жизнерадостной. Одно огорчало Нину Петровну: Олег Викторович относился к ней прекрасно, пожалуй, лучше, чем Жоркин отец, но мальчишка не хочет этого замечать. Его протест виден в каждом слове, во всем, что касается отчима. Открытой дерзости нет, но откровенное неприятие не может оставаться незамеченным. Вот и сейчас он юркнет в свою комнату, закроет дверь, отгородившись от всех в доме.

– Жорик, мы с Олегом Викторовичем завтра собираемся на кладбище к папе. Пять лет, как… – Нина Петровна осеклась под взглядом сына.

– Что? Ты и туда пойдешь с ним?! – крепко сжав ручку двери, спросил он.

– Конечно, мы же цивилизованные люди. Неужели ты не понял, что за человек твой отчим?

– К чему мне это?

– Я принимаю твой юношеский максимализм и поматерински прощаю.

– Ты прощаешь меня? – Георгий не заметил, что перешел на повышенный тон. Сегодня все издеваются над ним.

– Не кричи, уже поздно. Ради бога, тише.

– Ну да, я ведь могу потревожить нашего нового члена семьи.

– Жора, умоляю, не надо. Я просто спросила, а ты. – Нина Петровна едва сдерживала слезы.

– Не надо рыдать. Надо всегда делать это вовремя. Например, на могиле отца. Ты была очень мужественна.

– Не кощунствуй! Ты не понимаешь, о чем говоришь!

– Куда уж мне, – Георгий сделал предупредительный жест. – Мне не надо напоминать дату смерти отца. Но с человеком, спящим на его кровати с его женой, я на кладбище не пойду!