Все будет хорошо - [18]

Он пил холодный чай из носика синего чайника с золотой римской цифрой XX на пузатом боку, когда сначала услышал голоса, а потом увидел в зеркале буфета Аляутдина Сафаровича, отца и еще двух гостей. Один из них удачливый профессор, другой — только что пониженный в должности немолодой кандидат педагогических наук. Они не зашли в столовую, направились прямо на веранду, увитую виноградом.

Эркин пошел в ванную и долго стоял под душем, меняя температуру воды и обдумывая сегодняшний день и то, выходить ли к гостям и как себя вести с ними. Решил, что пойти он должен, и это даже необходимо.

Не спеша переодевшись во все свежее, Эркин появился среди гостей улыбчивым и вполне благополучным. Оказалось, отец привел приятелей прямо с какого-то заседания в академии. Вначале обсуждалось выступление вице-президента по поводу трудовой дисциплины в некоторых институтах, строились предположения относительно того, почему одному директору досталось больше других и почему Азима Рахимовича ставили в пример остальным.

Соображения Аляутдина Сафаровича сводились к тому, что на ближайших выборах предстоят неожиданности и каждый ждет этих неожиданностей, а Рахимова прочат в академики и даже в руководство отделением.

Отец Эркина заметил, что вряд ли такая скорость продвижения вызовет радость более старых и маститых ученых. Выборы всегда показывают необоснованность прогнозов, а Азим Рахимович действует поспешно и кое-кого уже успел обидеть.

Разговор тянулся неспешно, коньяк пили из маленьких чешских рюмок, но не все.

— Ильяс Махмудович, каким был наш директор в молодости? Неужто таким же, — начал Аляутдин Сафарович и запнулся, — таким же… уверенным в себе.

— Трудно сказать, — ответил отец Эркина. — Я не приглядывался.

Правила вежливости по отношению к старшим он соблюдал. Потом, знаете, ему стало везти, попал в струю, в Дубне оказался под крылом больших ученых, все силы тратил только на свои работы, в отличие от нас, вынужденных заниматься и организацией науки, и студентами, и аспирантами.

— Мне кажется, он разбрасывается, — заметил один из гостей, молодой профессор философии, ученик Ильяса Махмудовича, недавно выдвинутый на административную должность. — Даже латающими тарелками занимается.

Информированность молодого профессора пришлась Эркину по душе, и он не преминул вставить словечко.

— Да, это есть, — сказал он. — Самое забавное, что он верит слухам про тарелки. Такое у меня впечатление.

— Верит? — горячо откликнулся отец. — Не может быть! Это ужасно! Сегодня утром на семинаре один парень сказал, что не сомневается в их существовании и считает, что мы представляем для них подопытный материал, ими самими созданный и управляемый. Это чистейший идеализм или фидеизм.

— Почему идеализм? Идеализм — если бог, а тут разумные существа с других планет… — подогрел отца Эркин.

— Идеализм! — перебил отец. — Чистейший идеализм, прикрытый демагогией.

Пожилой кандидат наук, только что потерпевший служебную неудачу и намеревавшийся воспользоваться расположением хозяина дома, решительно подтвердил:

— Идеализм чистой воды! Я слышал своими ушами, некоторые надеются, что тарелки прилетят и наведут порядок.

Эркин счел возможным и тут вмешаться в разговор старших. С привычной иронией, которую он почитал в себе за юмор, он рассказал о старом пастухе, утверждающем, что видел летающий продолговатый ляган для рыбы, но рыбу, к счастью для науки, не увидел.

За пловом говорили мало, короткими фразами. Вернулись еще разок к Азиму Рахимовичу, похвалили его жену за мягкость и скромность, и Эркин уловил в этой похвале упрек мужу.

— Они в Ленинграде познакомились? — спросил кандидат наук. — Учились вместе?

— Они познакомились здесь, но Азимджан увез ее туда. Он на четыре года старше, был в аспирантуре, а она училась тогда на первом курсе ТашМИ.

— Я думал, они ровесники? — сказал пожилой кандидат.

— А выглядит она старше, — заметил Эркин. — Он вообще очень следит за собой, одевается модно, спортом занимается, не курит. — Только сейчас Эркин обратил внимание на то, что все сидевшие за столом были грузные, тяжелые, под стать Аляутдину Сафаровичу.

— И тебе пора бросать курить, — сказал отец.

Из этого вечера Эркин сделал главный вывод: его директор не так уж любим отцом и его приятелями, значит, причина появления нынешнего проекта приказа может пониматься по-разному.

Беседу с отцом он отложил. Перед сном решил почитать, попалась на глаза книга, которую он месяц назад взял у Дили. Это был переводной роман о молодом враче-психиатре, женившемся на пациентке. Эркин начал читать его давно, но закладка лежала на сороковой странице. Раньше книга показалась скучной, теперь он принялся за нее с интересом, пытался понять, почему Дильбар так ее хвалила, ибо «скажи, что ты читаешь, и я скажу, кто ты такой». Пословицы, присловья и афоризмы великих людей Эркин запоминал хорошо и любил в разговоре вставить к месту.

Азим Рахимович никому не говорил о своем разговоре с Эркином, ждал, чтобы его вызвали на него. Ждать пришлось недолго, два дня. Первой его спросила жена. Муршида Галиевна сказала, что звонила супруга Ильяса Махмудовича, беспокоилась о сыне, который просто убит какими-то неприятностями, родителям ничего не объясняет. Муршида Галиевна была мягче мужа, жалостливее и патриархальней. Личные, родственные, земляческие связи казались ей чрезвычайно важными, всех, кого она знала, она считала людьми достойными. Про недостойных людей, а тем более про недостойные поступки знакомых умудрялась как-то забывать.