Все будет хорошо - [17]

Эркин слушал директора, но не вникал в суть его рассуждений. Не вникал, не хотел вникать, потому что не верил, что слабость его работы и грамматические ошибки — причина происходящего. Тут виделась другая подоплека, другая, пока еще скрытая от него основа. Козни, интриги. Сведение счетов. Разве он не знает, что кандидатская это только формальность?

А директор продолжал, будто перехватив его мысль:

— Мы превратили защиту диссертаций в формальность. При такой массовой подготовке научных кадров издержки неизбежны. Общеизвестно, что степень обеспечивает повышенную зарплату, а без этого в науке было бы невозможно сконцентрировать необходимые силы.

Эркину все это было абсолютно неинтересно, и директор опять уловил его.

— Итак, дорогой Эркин, вам не повезло. Вы оказались первым, с кого я решил начать борьбу за качество кадров в науке. Вы, так сказать, первая жертва.

— Почему с меня? Разве моя диссертация хуже других?

— Хуже. Хуже многих. И не это главное. Я мог бы простить плохую работу парню, если бы верил в то, что он будет расти, верил бы в его жажду трудиться, если бы знал, что без научной степени он не сможет содержать семью. У вас все обстоит иначе. У вас есть время, чтобы начать работу заново, у ваших родителей есть средства, чтобы содержать вас столько, сколько потребуется.

Жесткость разговора потрясла Эркина. Ничто не предвещало такого оборота событий. Это была уже не жесткость, а жестокость.

— Значит, я должен взять другую тему и писать другую работу?

— Да, — директор сказал это мягко. — Да, — повторил он тверже. — И не только это. Я подготовил проект приказа, в нем изложены все мои требования. Если вы согласитесь на мои условия, то приказ можно будет сформулировать иначе.

Лист бумаги, лежавший перед директором, двинулся по гладкой поверхности стола.

Эркин взял его в руки.

«…В связи с плохой подготовкой кандидатской диссертации, а также ввиду незнания соискателем родного, русского и иностранного языков перевести м.н.с. Махмудова Э. И. на должность лаборанта с окладом 90 р. Предложить тов. Махмудову. Э. И. в течение года сдать заново кандидатский минимум и дополнительно экзамены по узбекскому и русскому языкам…»

Машинописный текст произвел на Эркина впечатление приговора. Педантичная Мира Давыдовна поставила в правом верхнем углу листа слово «проект», но это ничего не меняло.

— Кто-нибудь знает о вашем решении, Азим Рахимович? — спросил Эркин с надеждой.

— Нет. Никто, кроме секретаря. Вряд ли она говорит об этом.

— А ученый совет?

— Эркинджан, — директор продолжал говорить ровно и твердо. — Я намеревался поехать к вашему отцу и предварительно посоветоваться с ним. А сегодня решил, что вы взрослый человек, а я не классный руководитель, чтобы обращаться к родителям. Сами все расскажете, посоветуетесь. Может быть, у вас найдутся другие приемлемые предложения. — Директор поглядел на Эркина и добавил: — Вам сейчас будет трудно ходить на работу. До понедельника я вас отпускаю.

Эркин встал, держа в руке проект приказа.

— Я могу показать это отцу?

— Не следует. Видеть это ему будет слишком тяжело. Подготовьте его бережно, спокойно. Если будет необходимость, он может приехать ко мне домой или я приеду к нему.

Последние слова директора прозвучали в ушах Эркина как лицемерие и ханжество.

— Спасибо, Азим Рахимович, большое спасибо за заботу о моем отце, — Эркин криво усмехнулся. — Надеюсь, он поймет вас лучше, чем я. Позвольте еще один вопрос. Вы уверены, что ученый совет института согласится с вашим решением?

Директор встал, в глазах его был нескрываемый гнев.

— Уверен. Вы не должны были говорить об ученом совете, Эркин. Я не ожидал этого, я думал о вас лучше. Идите.

В приемной сидели человека три. Видимо, разговор с директором слишком затянулся. Эркин глянул на Миру Давыдовну, но та, вопреки своему обыкновению, не посмотрела на выходящего, углубилась в разбор почты.

Версия, по которой произошел конфликт с директором, складывалась у Эркина в мозгу медленно, толчками, которые он принимал с готовностью. А что, если все произошло из-за летающих тарелок? Директор тайно верил в них, а Эркин этого не почувствовал? Кроме того, может быть, сыграл роль его конфликт с Дильбар? А что, если она любовница директора или родственница его жены?

Пользуясь возможностью уехать с работы, Эркин направился на станцию техобслуживания. С небольшой переплатой он добыл стекло. Летний зной в середине дня оказался для него непривычным. Одно дело сидеть в институте с кондиционерами в каждой лаборатории, совсем другое — мотаться по городу, стоять в очереди других машин у светофоров, суетиться вокруг механиков и слесарей, норовящих не выпросить, а отнять у тебя пятерку, трояк, а то и двадцать рублей за смену манжета в тормозной системе, за новый колпак, за лампочку заднего света, за все, что он решил сделать и достать попутно с ветровым стеклом.

Домой он вернулся усталым. Дальняя родственница, издавна жившая у них в качестве домработницы, или даже домоправительницы, накормила его маставой. Он ушел в свою комнату и лег спать. Проснувшись после семи вечера, Эркин с мятым лицом и в мятой рубашке вышел в столовую, мучила жажда.