Всадники Роха - [99]

Сколько лет жизни он так прожил? Грани времен стерлись. В забытьи перед ним стали мелькать образы снежных лесов; весенних рек, несущих взломанный лед; летних цветущих лугов и осенних мрачных туч, напитанных влагой. Лица людей, которых Сергей когда-то знал, проносились перед его взором, не задерживаясь и не говоря ни слова. Алена, Оска, Никитич, грозящий пальцем, ехидно ухмыляющаяся Агафья, суровые лица Авьяда, Ёруна и почему-то Офераз, что-то ему говорящий, но слов было не разобрать. Сергей пытался отмахнуться от навязчивого гула голосов, но ему это мало помогало. Голова разрывалась от боли. Он уже свыкся с этой болью, жил ею, и уже с каким-то непонятным мазохизмом ждал ее прихода.

Однажды боль исчезла. Сергей не верил, что она покинула его, ждал, когда снова начнет грызть его тело. Этого не происходило, и только тогда пришло понимание: пора выплывать из небытия. Первое, что стрелок увидел, открыв глаза – внимательно смотрящую на него старуху с аккуратно причесанными седыми волосами. На обоих висках проглядывались деревянные заколки с вырезанными на них забавными зверушками. Солнечные лучи пробивались сквозь щели в крыше и освещали земляной пол у ног женщины. Сиделка оставалась неподвижной, и у Сергея возникла мысль, что она спит с открытыми глазами. Ошибся. Старуха пошевелилась и протянула руку к его лбу. Оказывается, на нем лежала высохшая тряпка.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, словно сухую ветку переломила.

– Жив, – коротко ответил Сергей. – Дай попить.

Подобно волшебнице, старуха извлекла откуда-то небольшой кувшин и протянула его стрелку. Пристально глядела, как он хватает посудину руками, как жадно пьет холодную воду, часть которой выливалась прямо на голую грудь.

– Хорошо, – сказала она, – руки не дрожат. Лихорадка прошла. В глаза мне посмотри.

Сергей оторвался от кувшина и взглянул на старуху. Она без церемоний схватила его за голову и притянула к себе. Низовцев даже учуял сладковатый запах каких-то трав, возможно, лекарственных, и замер, давая возможность странной сиделке делать с ним, что угодно. Женщина удовлетворенно кивнула и отпустила больного. Сергей с облегчением завалился на спину. Не был он еще здоровым, но уже перешагнул ту границу, за которой остались страдания.

– Очень хорошо, – повторила она. – Не думали, что выживешь. Болезнь глубоко вошла в тебя. Как же ты умудрился подпустить к себе тикксу?

– Что за тиккса? – решил выяснить Сергей.

– Степная собака, магическая тварь, оставшаяся без своего хозяина.

– Я не знал, – смущенно пробормотал Низовцев, – думал, обычный волчара за мной увязался. Не заметил, как он подобрался ко мне и тяпнул за ногу.

– Не знал тикксу? – в глазах мелькнуло удивление, сменившееся догадкой. – Так ты легадо? Руси?

– Легадо, легадо, – проворчал Сергей. – Чужемирец, если вам это известно.

– Наслышаны, – кивнула старуха. – И то, не могли сразу сообразить, что ты не похож на местных. Больно светлолиц.

– Так что со мной произошло?

– Укус тикксы вызывает смерть от магических преобразований. Сначала отнимаются ноги, потом глаза перестают видеть, начинаются мороки, человек не может дышать. Слабый человек умирает через сто шагов, более сильный может прошагать дольше. Все это время тиккса идет следом, ждет, когда жертва перестанет двигаться.

– Питается мертвецами?

– Нет, собака не ест трупы, а питается душой, забирает всю силу и энергию. Так и живет. Как же ты ушел от тикксы?

– Вогнал в его гнилую башку «кобрар» из своего волшебного ружья, – приукрасил ситуацию Сергей, почувствовав холодное дуновение смерти, пронесшееся по позвоночнику.

– Его невозможно убить, – с сомнением произнесла старуха. – Тиккса бессмертен.

– Угу, расскажи это кому-нибудь другому, – хмыкнул Низовцев. – Я видел собачьи мозги на камнях, как вижу тебя перед собой. Сдох ваш тиккса.

– Может, тебе повезло, что ты из чужого мира и твой «рифл» смог обойти магическую защиту тикксы? – старуха задумалась и потерла подбородок. – За твою жизнь боролись три наших жрицы, сменяя друг друга. Ты был за гранью этого мира, и мы уже начали готовить тебя к обряду отпущения. Не верил никто, кроме меня и Матери. Вчера увидели, что тебе стало лучше.

– И сколько я уже здесь валяюсь? – Сергею стало любопытно, потом, когда ответила старуха, слегка поплохело.

– Две полных луны прошло и десять дней.

– Ох, ты ж, – поежился Сергей. Если учитывать, что лунный цикл в землях Роха занимал около тридцати пяти дней, то выходило, что восемьдесят суток он провалялся в бреду между жизнью и смертью. – Я, наверное, ходить разучился. И все тело в пролежнях.

– За тобой ухаживали, – уголками губ усмехнулась старуха, – мыли и обтирали. Ты же под себя ходил. Не пугайся так. А ходить научишься. Главное – вернулся в мир живых.

Сергей густо покраснел. Хорошо, что в хижине полутьма, не видно его лица. Старуха с кряхтением поднялась, провела ладонями по бедрам, оглаживая платье, и вышла наружу. Низовцев решил посмотреть, что с его ногой. Откинув одеяло из мягкой шерсти какого-то животного, он удивленно хмыкнул. В постели он лежал абсолютно голым, чистый и умытый. Нога вот ему не очень понравилась. Место укуса зажило, но грубый рубец неприятно топорщился вверх, а от раны шел длинный разрез до самого бедра. Он был умело зашит, и уже успел побледнеть. Что вообще с ним творили? Зачем нужно было полосовать ногу? Сергей пошевелил пальцами, проверяя чувствительность. Нормально, все шевелится….