Всадники равнин - [9]

Девица смущенно отвернулась, а Росс Хейл отправился дальше, и ему казалось, что солнце в небе светит ярче, чем всегда, как-то по-особенному празднично. И даже витавший в воздухе терпкий запах дегтя теперь представлялся чем-то изысканным, нежнее аромата самых прекрасных цветов.

Теперь уже было слышно, как монотонно гудят железные рельсы. Он посмотрел на восток, окидывая взглядом тонкую линию горизонта над холмами, где деревья вплотную подступали к бледно-голубому небосводу, и увидел струйку далекого белого дыма. Она сливалась с пушистыми облаками, плывшими над землей. Затем откуда-то издалека дважды пропел паровозный гудок, и вскоре показался нос локомотива, вынырнувшего из-за поворота, тащившего за собой поезд, который описал плавную дугу, оказываясь, наконец, на прямом участке пути и набирая скорость, спеша поскорее прибыть на станцию.

Затем поезд убавил ход. Раздался скрежет тормозов. Со всех сторон слышались громкие, взволнованные голоса, тонувшие в оглушительном грохоте. Чем больше они говорили, тем больше возрастало витавшее в воздухе напряжение. Самые невероятные слухи и жгучее любопытство не давали никому покоя, и теперь пришедшие на станцию жители Самнертауна, повинуясь единому порыву, невольно подались вперед.

Великий момент наступил. Росс Хейл глядел на то, как паровоз замедляет ход и, наконец, останавливается совсем. Он пытался заглядывать в окна, но глаза как будто затянуло пеленой. Вздохи и нетерпеливый шепот толпы — все, что осталось от царившей на перроне всего мгновение назад шумной суматохи, становились все тише и смолкли совсем. Воцарилось молчание, и всеобщее внимание теперь было приковано исключительно к Россу Хейлу и его сыну.

Глава 5. КРУШЕНИЕ НАДЕЖД

В дверях вагона появился Док Мюррей, местный богатый ранчеро. Легко спрыгнув с подножки, он огляделся вокруг и приветственно взмахнул рукой, принимаясь раскланиваться со знакомыми, замеченными им в толпе, решив, очевидно, что столь пышная встреча устроена специально в его честь. Но никто не обратил внимания на богатенького Дока Мюррея, который внезапно осознал, что он вовсе не был центром картины, а лишь только заслонял собой его! И тогда, смущенно краснея, он поспешно отошел в сторону, исчезая в толпе встречающих.

Росс Хейл улыбнулся. Наступил тот самый долгожданный момент, стоивший ему одиннадцати лет каторжного труда, исковерканной жизни и разоренного хозяйства. Теперь у него за душой не оставалось ничего, кроме воспоминаний о своем прежнем существовании. Так что если этот торжественный миг кое-кому придется не совсем по душе — что ж с этим поделаешь? Да и разве не в этом ли и заключается высшая справедливость?

Один за другим пассажиры высаживались из поезда, смущенные пристальным вниманием застывшей в ожидании толпы. Они в замешательстве оглядывались по сторонам, словно пугаясь столь неожиданной встрече, а затем спешили побыстрее убраться восвояси. Как здорово, что его мальчик выйдет из вагона последним! Все шло просто замечательно!

Он был не первым из тех, кто увидел Питера. Услышав, как ахнула толпа, Росс с большим трудом взял себя в руки и, тряхнув головой, прогнал из глаз непрошенные слезы. Теперь над толпой он видел лицо единственного родного человека, по которому он так тосковал все эти годы. На губах застыла напряженная улыбка. И ещё в голове у Хейса промелькнула мысль, что он никогда ещё не видел, чтобы у спортсмена было столь бледное лицо.

Росс двинулся вперед, и люди расступались перед ним, давая дорогу. Но только отчего же в этот самый торжественный для него день все смотрят на него с нескрываемой жалостью?

Толпа расступилась, и он увидел своего Питера, стоявшего у вагона, из дверей которого выгружали его багаж — он стоял на краю перрона, ссутулив свои широкие, могучие плечи и опираясь на костыли. Он и в самом обладал торсом великана; но вот нижняя часть его тела казалась безнадежно изувеченной — вдоль ног тянулись железные скобы. Питер неловко двинулся навстречу отцу.

Бедный Росс Хейл вдруг отчетливо припомнил события последних трех лет. Вспомнил он и то, как талантливый юный спортсмен из школы Хантли вдруг загадочным образом выбыл из рядов футбольной команды. И ещё на память приходили отрывки из письма знаменитого тренера, великого Кроссли. Что ж, теперь все ясно без слов.

Он медленно направился навстречу Питеру, пройдя, как ему самому тогда показалось, ровно одиннадцать шагов — и каждый шаг давался с величайшим трудом, знаменуя собой один год, прожитый в лишениях и страданиях, какие ему только пришлось претерпеть ради вот этого момента. И воспоминание о каждом из прожитых в одиночестве годах, казалось, мучительно разрывало его душу на части.

Он проиграл; проиграл; проиграл! Вот он его герой, его гордость, его божество, его Питер — а на деле просто немощный калека, ползущий домой, выбравшись из-под обломков исковерканной жизни!

Он не чувствовал никакой жалости к Питеру; и себя ему тоже жалко не было. Бормоча что-то себе под нос — похоже, сам не зная, что именно — он спокойно поднял с земли чемоданы, которые Питер привез с собой. А затем, не глядя ни на кого, пошел прочь сквозь редеющую на глазах толпу.