Всадник авангарда - [58]

Он кивнул. Пришло время торжественного выхода героя и начала этой странной пьесы.

Мэтью прошагал по палубе, подошел к сходням, посмотрел на двух мужчин и женщину, наблюдавших за ним с причала, потом выпятил грудь и решил придать своей походке развязность, приличествующую самому крутому бандиту в округе.

Вот с таким видом он и зашагал по сходням широкими шагами, будто именно ему принадлежит этот мир, а все прочие — так, зашли случайно.

Амир вдруг резко покосился набок. Мэтью сообразил, что по инерции его ноги все еще учитывают качку, с которой свыклись за три недели Атлантики. Его повело вправо, потом влево — твердая земля уходила из-под ног.

Пошатнувшись третий раз, он хотел схватиться за релинг, но такового под рукой не оказалось, и Мэтью мысленно выругался в адрес тщеславия Натана Спейда и в адрес такого чувства юмора Господа Бога, какого ни один пастор даже представить себе не может в звучной воскресной проповеди. Не успев как следует рассердиться, он рухнул со сходней головой вниз в соленую воду между корпусом бригантины и причалом.

Вода была куда теплее, чем в зимней манхэттенской гавани, но все же достаточно холодна, чтобы при купании испытать дискомфорт в районе фамильных драгоценностей. Мэтью подумал, что мог и крикнуть в воде, потому что снизу на лицо налетели, лопаясь, пузыри и за ними в рот хлынула соленая вода. Вот тебе и напомадил волосы, подумал он то ли мрачно, то ли со злобой.

Потом до него дошло, что надо бы рвануть к поверхности и скорее вылезать, поскольку жаль такого прекрасного костюма. И следующая мысль: «Ну и видок у меня будет!»

Он вынырнул — и был оглушен воем, воплями, несмолкающими криками «Человек за бортом!»

Стряхнув волосы с лица, он увидел, что Ария неуверенно спускается по сходням, но она, подготовившись заранее, шла осторожно, мелкими шажками. Его она пронзила таким взглядом, словно увидела какого-нибудь жирнобрюхого придонного гада. Подбежал матрос с шестом, на конце которого имелся обмотанный кожей крюк, и этот крюк был протянут Мэтью. Тот ухватился за крюк, его потянули вверх, чтобы он уцепился за край причала, и потом, упираясь и корячась, как дурной краб, наконец вылез на доски.

Ну и хохот! Ну и веселье! Ужас что творилось вокруг! Даже капитан Фалько предусмотрительно прикрыл лицо рукой и высматривал на грот-мачте что-то очень интересное.

Мэтью поднялся на ноги и стоял, обтекая. Двое джентльменов с оранжевыми волосами хрипло хохотали, сгибаясь в его сторону как лозы. Юная блондинка — благослови ее Господь — смотрела молча.

Мэтью почувствовал, как вокруг него смыкается ящик. Это вполне мог быть гроб. Он решил, что не даст ящику захлопнуться. Настало время — ох, настало! — заговорить Натану Спейду.

Он пригляделся к ухмыляющимся матросам «Летуньи», — и сумел вытащить откуда-то собственную широкую ухмылку, снова надул грудь, как петух, и заорал на пределе просоленных легких:

— Да твою же мать! Я штаны обмочил, что ли?

Слова не очень приятные на вкус, зато реакция отличная.

Смех переменился. Трудно сформулировать, в чем заключалась эта перемена, но она явно имела место, потому что Мэтью тоже засмеялся, и теперь уже смешон был не только надутый человечек, которому пришлось искупаться в прибое, но вообще всякий, кто рискует своей жизнью на опасном пути и вдруг неожиданно спотыкается.

Зрители одобрительно кивали, скалились и едва ли не забрасывали его цветами. Мэтью отвернулся, широко махнув рукой, — дескать, я такой же, как и вы, только одет чуток получше. В чавкающих ботинках он прошел мимо Арии Чилени — она отодвинулась, давая ему дорогу, — и он целенаправленной, но пока еще неверной походкой пошел вверх по причалу, и тут увидел, что двое оранжевоволосых уже не смеются, а оценивающе смотрят на него прищуренными глазами, навострив лисьи морды, а блондинка скрылась в своей берлине.

Он продолжал идти, оставляя за собой лужи атлантической воды. Мадам Чилени, поравнявшись с ним, сказала предостерегающим тоном:

— Аккуратней с этими двумя. Это Джек и Мэк Таккеры, к ним лучше не поворачиваться спиной.

Братья Таккеры. Мэтью вспомнил, что Хадсон о них упоминал. И вот они здесь, в самом что ни на есть натуральном и мерзком виде. Растянулись поверх кареты, в одинаковых серых костюмах, белых рубашках, белых чулках и черных башмаках. Идентичные близнецы, или очень на таковых смахивают. Сейчас они напоминали ленивых животных, греющихся на утреннем солнышке. Один что-то сказал другому, и тот ответил, но лица их, с твердыми скулами и заостренными носами, были все время нацелены на Натана Спейда. С виду братьям было чуть за сорок, низкорослые, крепко сбитые, как кабацкие драчуны, готовые за пенни усыпать пол выбитыми зубами. Чужими, потому что руки и плечи у них бугрились мускулами, ноги напоминали древесные стволы, а шеи были такие, что лопнула бы наброшенная петля. Лица налились пульсирующей кровью — возможно, от солнца. Подойдя ближе к берлине, Мэтью заметил, что у одного из близнецов впереди торчит седая прядь, зачесанная со лба и блестящая от помады. У другого такой особой приметы не было, и это единственное, что их отличало. Глаза, посаженные невероятно глубоко, поблескивали светло-зеленым, как бутылочные стекла.