Всадник авангарда - [15]

— А я знаю, что нет. Сказал просто, чтобы дать Лиллехорну пищу для размышлений. Пусть слегка напряжет мозги, ему пойдет на пользу.

«Насчет разогрева шишки, — подумал Мэтью, — как там поживает веселая вдова?» Но решил, что добродетель проявляет себя в молчании. Кроме того, все его мысли сегодня вращались вокруг поджога склада, и для привольных шуточек в голове не оставалось места.

— Пошли пройдемся, — сказал Грейтхауз, хотя как раз этим они и занимались. Мэтью понял, что таким образом партнер сообщает о необходимости продумать и проговорить серьезные вещи, и потому они блуждали по городским улицам в надежде набрести на какой-нибудь ответ.

Несмотря на то, что снег падал, кружился и белил кирпичи, булыжники, бревна и землю, Мэтью сказал себе, что сегодняшний цвет Нью-Йорка серый на сером. Серый туман, стелящийся по самой земле, серые тучи над серыми зданиями. Из множества труб поднимался утренний дымок, уносясь с ветром к оголенным зимним лесам на той стороне реки, в Нью-Джерси. Туда-сюда почти в полном молчании двигались по улицам телеги, лошади фыркали, пуская пар, сидели на козлах сгорбленные кучера в тяжелых грубых плащах и потрепанных непогодой шляпах. Под ногами хрустел снег, трость Грейтхауза сторожко ощупывала скользкий путь.

Они свернули на Бивер-стрит — Грейтхауз первым, Мэтью следом, — и направились к Ист-Ривер. Навстречу им мелькнул ярко-красный зонтик, и на миг Мэтью подумал, что под ним должна быть Берри, но это оказалась высокая и красивая Полли Блоссом, владелица розового дома вечерних дам на Петтикот-лейн. На самом деле, говоря по правде, дам также утренних и дневных.

— Здравствуй, Мэтью, — сказала Полли с вежливой улыбкой и кивком.

Летом Мэтью оказал ей некую услугу, касающуюся одной овечки из ее стада, и таким образом получил, как она это назвала, «сезонный абонемент» в ее заведение, хотя он пока еще не исследовал эту территорию. Потом она обратилась к Хадсону, улыбка сделалась несколько порочной, ресницы вздрогнули.

— И вам доброе утро, — сказала она и миновала его, слегка толкнув бедром. Мэтью подумал, что хорошо бы тоже завести себе трость и делать вид, что тебе ужасно необходимы чай и женское сочувствие.

— Промолчи, — велел Грейтхауз, когда они пошли дальше, и Мэтью промолчал. Но ему подумалось, что иногда в те вечера, когда старший партнер занимался, как считалось, разоблачением тайн, ему случалось разоблачаться самому.

Они уже шли по Квин-стрит, направляясь к Док-стрит и Большому причалу, где стояли оснащенные корабли, тихо поскрипывая своими веревочными колыбелями. Но даже в такую зимнюю непогоду продолжалась работа приморской колонии, потому что недавно прибывшие корабли все еще стояли под разгрузкой у причала, а также грузились несколько готовящихся к отходу при ближайшем отливе. Как в любой день года, здесь кипела бурная деятельность, выкрикивались команды. Кто-то сложил костер из деревянных обломков, и несколько человек встали вокруг, греясь, пока их не позвали на работу. Веревки с железными крючьями перетаскивали тяжести, ездили подводы, готовые принять или вывалить груз. И, как всегда, здесь сновали бродячие музыканты со скрипками и бубнами, выманивая монетки у плавающих и путешествующих любителей музыки, хотя сегодня и музыка у них была серая и грустная — соответствующая пейзажу, созданному Господом в Нью-Йорке в это утро.

Мэтью и Грейтхауз дошли до места, где между мачт и корпусов виднелись туманные берега Устричного острова. Грейтхауз остановился, глядя на этот непрекрасный остров, и Мэтью тоже придержал шаг.

— Любопытно, — заметил Грейтхауз.

— Общее замечание? — спросил Мэтью, когда продолжения не последовало. — Я бы сказал, что более чем любопытно. Я бы сказал, что мое имя, написанное на стене перед горящим зданием, представляется абсолютно загадоч…

— Призрак Устричного острова, — перебил Грейтхауз. — Ты ведь знаешь легенды о нем?

— Слышал, что о нем болтают.

— И, естественно, ты сообразил, что этот призрак стали замечать лишь в последние два месяца. Когда настали холода. Ему нужна одежда и нужна еда. Хотя он, не сомневаюсь, умелый охотник и рыбак. Но, видимо, дичь там стала осторожнее, а береговая рыба ушла подальше в океан, спасаясь от холода? И теперь нужна лодка, чтобы ловить рыбу на глубокой воде?

Мэтью молчал. Он точно знал, о чем именно говорит Грейтхауз — эта мысль тоже приходила ему на ум. На самом деле она уже утвердилась там процентов на девяносто.

— Он сильный пловец, — продолжал Грейтхауз. — Может быть, никто другой и не сумел бы доплыть туда отсюда, но Зед доплыл. Я не сомневаюсь, что он и есть призрак.

И снова Мэтью промолчал. Он тоже всматривался в остров, оставленный своим наблюдателем. Теперь им целиком и полностью владел Зед, пусть всего лишь на короткое время. Освобожденный раб — владеет землей в колонии, принадлежащей короне! Потрясающе.

Прошлой осенью Мэтью был свидетелем того, как массивный, немой и изуродованный шрамами Зед, поняв из языка рисунков Берри, что он теперь свободен, бегом направился к дальнему концу ближайшего причала и прыгнул в воду в радостном забытьи. Зед был рабом и находился в распоряжении Эштона Мак-Кеггерса, пока Грейтхауз не заплатил за его свободу и не получил на него вольную от лорда Корнбери. Заинтересованность его в Зеде не была сугубо альтруистической: по рисунку шрамов Зеда Грейтхауз понял, что он происходит из западноафриканского племени га — самых яростных и искусных воинов на земле, и решил обучить Зеда и сделать из него для Мэтью телохранителя. Эта задумка не осуществилась, потому что огромный воин вознамерился либо вернуться в Африку, либо утонуть по дороге. Но теперь становилось ясно, что путешествие Зеда на время прервано, и сам он засел в дебрях Устричного острова, в каком-нибудь логове, которое для себя соорудил, и размышляет, как здоровенному, чернокожему, немому, изрезанному шрамами и абсолютно бесстрашному сыну Черного континента последовать за звездой, манящей его на родину.