Всадник авангарда - [134]

Он плакал не только о пережитом, но и о том, что изменился. Плакал, потому что никогда ему не вернуться к прежней невинности, потому что этот мир отравил его. Потому что он не просил того, что на него обрушилось. Рыдания перешли в ровный плач, а затем сменились всхлипываниями потерявшегося мальчишки, Мэтью Корбетта, которому пришлось стать взрослым, хотел он того или нет. И не просто взрослым, а таким человеком, который знает, что за страшные твари прячутся под камнями. Теперь в нем был профессор Фелл, — и как изгнать эту болезнь? Он видел лишь один способ, а именно уничтожить профессора и то зло, что он творит. Единственный способ — следовать тем курсом, на который он сам себя поставил.

Мэтью всхлипывал, и Берри обвивала его руками. Она не просила его успокоиться или перестать, она знала, что ему нужно проплакаться, очистить глаза, разум и сердце, знала, что еще многое, очень многое ждет его впереди.

Она целовала его в щеку и обнимала, и когда он завершил свой рассказ о пережитых ужасах и испытаниях, она тихо прошептала ему на ухо:

— Ты делал то, что должен был делать.

Это была простая правда, высказанная от чистого сердца. И Мэтью ответил с усилием:

— Да.

И хотя вокруг стояла глубокая ночь, он ощутил, что показался краешек солнца.

— Никогда, — сказала она, — не сомневайся в себе. Да, это было ужасно. Но никогда не сомневайся, Мэтью, что для всего, что ты делаешь, есть причина.

Он кивнул, но говорить не мог.

— Как сказал Бог Иову, — напомнила Берри, — «Стану Я вопрошать тебя».

— Да, — ответил Мэтью, глядя в непроницаемые глубины моря. — Я понимаю.

Она целовала его в щеки, вытирая мокрые дорожки слез. Держа его за руку, она прошла с ним еще немного, и тут Мэтью понял, что опоздал перевернуть часы и прозвонить в колокол. Но спешить не стал, потому что чувствовал, будто все время мира в его распоряжении, и что Серое Царство его души постепенно исчезает за горизонтом, и пусть на это уйдет еще не один день, но постепенно, небольшими шагами он сможет снова приблизиться к Царству Радости.

Берри оставила его и вернулась к себе в гамак — урвать еще несколько часов драгоценного сна. Мэтью пошел обратно на полуют, но вдруг увидел, как возле грот-мачты шевельнулась тень. Чиркнуло огниво, затеплился огонек, зажглась глиняная трубка.

— Мэтью! — обратился к нему капитан. — Вы думаете, я могу не знать, который час, даже если вахтенный не пробил склянки?

— Прошу прощения. Я…

— Заговорились с подругой, да. Я шел в ту сторону, и кое-что услышал. Надеюсь, вы не против. Все-таки это мой корабль.

— Не против.

— Приятная ночь для разговора, правда? Все эти звезды, все эти тайны… да?

— Да.

— Вахтенный из вас ужасный, а хранитель времени — еще хуже. За такие ошибки вас следовало бы выпороть. — Мне случалось быть поротым, подумал Мэтью, но промолчал. — Заставили меня подняться с пола, где когда-то была моя кровать. — Клуб дыма вылетел из трубки и унесся с ветром прочь. — Да мне самому следовало бы вас выпороть.

— Это ваш корабль, — ответил Мэтью.

— Еще бы не мой! — Фалько прислонился к мачте — худощавая тень в темноте. — Как я уже говорил, я услышал кое-что. Очень немного, но вполне достаточно. Я вот что скажу, юноша, а вы это запомните: каждому капитану приходится понять, рано или поздно: чтобы дальше вести корабль, необходимо выбросить за борт то, что более уже не понадобится. Я ясно выражаюсь?

— Так точно, сэр!

— Вот сейчас вы надо мной насмехаетесь. Но я даю вам, Мэтью, одну минуту, чтобы добраться до этого колокола, ударить дважды, отмечая пять утра — хотя вы почти на двадцать минут опоздали, — и перевернуть часы. Далее вы продолжите обход палубы и больше не будете забывать о своих обязанностях. Это тоже ясно?

— Ясно.

— Вперед, — скомандовал капитан. Мэтью заторопился к колоколу, а Фалько выдул большущий клуб дыма и сказал ему вслед: — И спасибо вам за то, что никогда в жизни теперь колбасы в рот не возьму.

Мэтью не смог сдержать улыбку.

Это было очень приятное ощущение.

Глава тридцать третья

В теплый солнечный день семнадцатого апреля из «вороньего гнезда» на «Ночной летунье» раздались звуки трубы.

Мэтью Корбетт, бородатый и загорелый, оторвался от своего занятия — он драил бесконечную палубу, и уставился вдаль, прикрывая глаза рукой.

— Мы дома, — объявила Берри. Девушка подошла к нему, прервав работу по сматыванию канатов в аккуратные бухты. На ней было синее платье с цветочным рисунком из гардероба Шафран. Берри оказалась прирожденным моряком — она очень хорошо научилась читать показания секстанта, вязать узлы двадцати видов для различных целей и удерживать ветер в парусах в те два-три раза, когда капитан Фалько допустил ее к штурвалу.

Капитан даже сказал ей, что у нее легкая рука и что он был бы рад, если бы кое-кто из мужчин на борту так понимал ветер, как понимает она.

— Дома, — повторила девушка. Ей хотелось запрыгать от радости, но вместе с тем в сердце таилась маленькая грустинка, потому что ее приключение — гнетущий плен в грязном карцере, страшные люди с факелами и шпагами, мокрицы в темноте под деревянным полом, — подходило к концу. И подходили к концу дни — почти три полных недели, — которые она провела с Мэтью, потому что на корабле ему некуда было спешить, и он никогда не прогонял ее, а вот в городе, который вставал впереди… Но уж чему быть, того не миновать.