Время, задержанное до выяснения - [25]
— А почему я не похожа на других? Вы мне так и не сказали.
— Потерпите, потерпите, придет и ваш черед. Вы не такая, как они, но только пока. Вы на краю. Вас еще не втянуло в мясорубку, но будьте уверены — втянет.
— И что же мне делать?
— Что делать? Это вы меня спрашиваете? Если бы вы были моя, а не Юзефа, я бы сказал вам, как спасаться, а так…
— Не морочь ей голову, — вмешался Юзеф, — расскажи лучше, чем ты, собственно, занимаешься.
— Это неинтересно, — ответил Рабинович. — Я инженер, работал на заводе, кое-что на стороне проворачивал, а теперь сижу тихо и жду, пока мне разрешат выехать.
Критик наклонился к уху Юзефа и шепнул ему так, чтобы Рабинович не услышал:
— Хорош гусь, а? Вы в последнее время совершенно голову потеряли. Какая неосмотрительность! Как вы неосторожны!
— Есть хочется, — сообщила Марыля (коробка давно уже опустела), — сейчас бы чего-нибудь горяченького.
— К вашим услугам! — откликнулся Рабинович и остановил машину у деревенской харчевни, мимо которой они как раз проезжали.
Там они ели свиные отбивные без гарнира, потому что капуста кончилась, и запивали их лимонадом, потому что кончилось пиво. Потом тронулись в путь и поздним вечером прибыли на место.
Марыля переночевала вместе с маленьким Юзеком в комнатке, которую сняла у официантки, подающей кофе в санаторном клубе. Рабинович спал в машине, потому что не захотел идти в гостиницу. Зато Юзефа ждала отдельная комната с балконом и одной, но зато достаточно широкой кроватью — он поместился на ней вместе с Критиком. Все так устали и так опьянели от свежего воздуха, что этой ночью никому из них ничего не приснилось.
И лишь маленькому Юзеку казалось, что тот, кто привез их сюда на своем «фиате», немного похож на Артека — первого силача в их классе. Только у этого вместо ноги был протез, потому что ногу свою он потерял на лесоповале.
Глава тринадцатая
которой нет, потому что маленький Юзек верит в приметы
Глава четырнадцатая
ДВЕ РОДИНЫ
Началась еврейская война, и не успел Юзеф со всеми остальными выключить приемник, который стоял на ночном столике возле кровати, как война кончилась. Товарищ Секретарь — только не тот, из Дома Партии, а самый главный, из Красного Дома в Москве — так близко к сердцу принял агрессию сионистов, что самолично звонил по телефону Президенту из Белого Дома в Вашингтоне, чтобы замолвить у него словечко за побитых арабов.
О чем они там по телефону договорились, Юзек не написал, потому что большой Юзеф ему не сказал, а глупой болтовни Критика он и слушать не хотел.
Критик очень сильно обиделся на Юзека, так что даже пошел гулять в лес один, не пригласив Марылю, чего никогда не делал. И когда он так шел себе в сторону моста, за которым был лес, то увидел почтальона, размахивающего телеграммой.
— Телеграмма из Дома Партии на имя гражданина Юзефа Поточека, — сказал почтальон, потому что был близорук и перепутал Критика с Юзефом.
Критик взял телеграмму, тут же ее вскрыл — поскольку, как известно, был очень любопытен — прочел и повернул назад, к санаторию, где Юзеф с Марылей играли в домино.
— Коллега, уважаемый коллега, — начал несколько запыхавшийся Критик. — Товарищ Секретарь Дома Партии вызывает вас к себе. Дело не терпит отлагательства, — и отдал телеграмму Юзефу.
— Не к спеху, — сказала Марыля. — Сегодня воскресенье. Даже сионисты признают выходные дни.
Но Юзеф не послушал совета Марыли и побежал в свою комнату собирать чемодан. Критик последовал за ним, а Марыля с маленьким Юзеком заканчивали недавно начатую Юзефом партию в домино.
— Знаешь, что мы написали в нашей повести о войне? — спросил Юзек.
— Знала, но забыла, — ответила Марыля.
— Мы написали, что «взрослые войну не любят», — читал по памяти Юзек. — Мне тогда очень понравилось то, что мы написали, а теперь разонравилось. Надо будет изменить.
— Почему? — спросила Марыля.
— Потому что иногда взрослые войну любят, — объяснял Юзек. — Особенно, если нужно защищать родину.
— Бодяга, — проронила Марыля.
А Юзек, очень удивившись, потому что вообще не понял, что это значит, спросил:
— Что ты сказала?
Марыля рассмеялась, и Юзек увидел, что она, чтобы не проиграть, жульничает.
— Жульничать нечестно, — сказал он. — Если боишься проиграть, то лучше не играй, никто тебя не заставляет.
— С сионистов беру пример, — сказала Марыля. — Они тоже не хотели проиграть, вот и напали на арабов сзади. Это тоже нечестно.
Юзек обиделся, что она так сказала:
— Я не знал, что ты антисемитка. Если бы они не атаковали с тыла, то арабы бы их разбили. Одно дело обманывать, когда играешь в домино, как ты, например, а другое — обманывать на войне, когда защищаешь родину, — доказывал он. — К тому же это был не обман, а военная хитрость.
— В таком случае, — сказала Марыля, — вычеркни из вашей повести то, что ты написал о Давиде и Голиафе.
Юзек задумался.
— Ты права, — сказал он. — Надо будет в этом месте переделать.
— Ты права, — сказал он. — Надо будет в этом месте переделать.
— Жаль, что здесь нет Рабиновича. Он бы тебе наверняка посоветовал, как это сделать.
Марыля хотела еще что-то сказать, но пришел Юзеф и страшно рассердился, что они все еще играют в домино, вместо того чтобы собираться в дорогу. Он сгреб костяшки в карман и сказал:
