Время умирать - [24]

Переходя русло, каждый из них набил карманы гладкими обточенными водой камешками. Добравшись до противоположного берега, они остановились и некоторое время прислушивались, потом Шон прошел мимо Матату и первым стал взбираться наверх. Добравшись до поляны, он минут пять стоял в одиночестве под деревом с приманкой, внимательно прислушиваясь и вглядываясь в заросли высокой травы.

Затем он принялся кидать туда камешки, систематически обрабатывая район, где скрылся лев. Камешки то стукались о другие камни, то отскакивали от ветвей кустов, но ответного рычания он так и не дождался. Тогда Шон негромко свистнул, и на берег вскарабкались остальные, снова заняли свои места в Цепочке, и Шон кивнул Матату.

Они медленно двинулись вперед. В Африке множество могил, в которых покоятся те, кто пытался преследовать раненого льва. Матату полностью сосредоточился на земле у себя под ногами. Он ни разу не взглянул на стену высокой травы впереди. В этом он полностью доверился Шону. На краю травяных зарослей он негромко зашипел и, заведя руку за спину, сделал остальным какой-то загадочный жест.

— Кровь, — негромко сообщил Шон Рикардо, не оглядываясь. — И шерсть с живота. Ты был прав, Капо. Пуля угодила ему в брюхо.

Теперь он и сам заметил на траве поблескивающие капельки крови.

— Аквенди! — сказал он Матату и набрал полную грудь воздуха, как ныряльщик, стоящий на высоком утесе перед прыжком в глубокое и ледяное озеро. И, шагнув вперед в заросли высокой травы, полностью поглотившей его и ограничившей поле его зрения в точности как зловещие и мрачные воды озера, он некоторое время удерживал этот воздух в себе.

* * *

Попавшая в брюхо пуля показалась льву мощным ударом в бок, который развернул его на месте и от которого вся задняя часть тела мгновенно онемела.

Но тут трава сомкнулась вокруг него, и он тут же почувствовал себя уверенно и в безопасности. Пробежав еще двадцать шагов, он остановился и оглянулся через плечо, прислушиваясь и принюхиваясь раздувающимися ноздрями и хлеща себя по бокам хвостом.

Боли он не чувствовал — лишь онемение и тяжесть в животе, как будто он проглотил здоровенный булыжник. Он почуял запах собственной крови и повернул голову, чтобы обнюхать бок. Выходное отверстие, оставленное пулей, было размером с рюмку для яйца, и из него медленно сочилась почти черная кровь. С кровью смешивалось содержимое его внутренностей. Капли падали на сухую землю с громкими шлепками. Он лизнул рану, и его челюсти окрасились кровью.

Потом он поднял голову и снова прислушался. Издалека, с другого берега донеслись звуки человеческих голосов, и он негромко заворчал, чувствуя, как от присутствия человека и тяжести в брюхе в нем закипает гнев.

Затем его позвала львица — низкий захлебывающийся стон, — он снова отвернулся и последовал за ней. Теперь из-за тяжести в брюхе он уже не бежал, к тому же и задние лапы онемели и плохо слушались. Львица ждала его неподалеку. Она страстно потерлась об него, а потом попыталась увести прочь, потрусив впереди. Он было тяжело поплелся за ней, но остановился, чтобы еще раз прислушаться и полизать кровоточащую рану. Она нетерпеливо обернулась и снова издала страстный стон, а потом лизнула его в морду, лизнула рану, озадаченная и расстроенная его поведением. Теперь его ноги были тяжелыми, как деревянные обрубки, а впереди виднелись заросли черного дерева. Он свернул в сторону, забрался в заросли густого перепутанного кустарника и со вздохом улегся, поджав под себя длинный хвост.

Львица беспокойно металась на опушке, короткими мяукающими звуками зовя его за собой. Потом так и не дождавшись ответа, она тоже забралась в кусты и улеглась рядом с ним. Она лизнула его рану, лев прикрыл глаза и негромко застонал. Сейчас он впервые почувствовал боль. Боль разливалась по всему его телу, становясь огромным удушающим грузом, который все рос и рос внутри него, казалось, раздувая брюхо так, что оно вот-вот готово было лопнуть. Лев негромко зарычал и укусил себя за бок, пытаясь прикончить то, что сидело внутри него — эту живую агонию, которая питалась его внутренностями.

Львица попробовала отвлечь его. Она была смущена и растеряна, она извивалась всем телом и подставляла ему свой зад с распухшими и сочащимися кровью гениталиями, но лев лишь прикрыл глаза и отвернулся, и каждый его вздох был подобен визгу терзающей дерево пилы.

Потом он снова услышал голоса, приглушенные голоса людей. Он поднял голову, и его глаза снова полыхнули желтым яростным светом. Он наконец нашел источник своих страданий, агония боли в брюхе превратилась в ненависть, и ярость его была слепой и всепоглощающей.

Что-то стукнулось в ветку черного дерева над его головой, и он зарычал — дребезжащий выдох его измученной глотки.

* * *

Они медленно продвигались вперед сквозь густую, полностью скрывавшую их траву, столь густую, что они видели не больше, чем на два или три шага впереди себя.

Кровь раненого льва была отчетливо видна на траве, да и раздвинутые стебли все еще хранили следы его тела, поэтому идти по следу не составляло ни малейшего труда. Высота следов крови на стеблях позволила Шону и Матату определить, куда именно попала пуля, а то, что кровь была смешана с фекалиями, говорило о том, что поврежден кишечник. Ранение было смертельным, но смерть от него обычно бывала медленной и мучительной.