Время уходить - [4]

Нельзя сказать, что я не вписываюсь в школьную жизнь, так как являюсь единственной в классе сиротой. У нас есть немало учеников из неполных семей, которые скучают по родителям или, наоборот, не желают с ними общаться, а у кого-то отец или мать теперь живут с новыми супругами и другими детьми. И тем не менее настоящих друзей в школе у меня нет. В столовой я сижу за столом в самом дальнем конце и в одиночестве ем то, что дала мне с собой бабушка. А тем временем крутые девчонки – которые, Богом клянусь, называют себя сосульками! – болтают о всякой ерунде. Например, о том, что они, когда вырастут, будут работать в крупнейшей косметической компании, придумают новые оттенки лака для ногтей и назовут их в честь известных голливудских фильмов, что-нибудь вроде: «Малинмены предпочитают блондинок» или «Сияние фуксии». Пару раз я пыталась вступить в разговор, но они всякий раз косились в мою сторону так, будто от меня воняет, морщили курносые носики и возвращались к прерванной беседе. Не стану утверждать, что меня сильно расстраивает подобное пренебрежение со стороны одноклассниц, поскольку моя голова занята значительно более важными мыслями.

Но вернемся к загадочному исчезновению моей матери. Воспоминания о детских годах у меня довольно пестрые и обрывочные. Я могу рассказать вам о своей новой спальне в доме бабушки, где стояла моя первая взрослая кровать. На прикроватной тумбочке – маленькая плетеная корзина, неизвестно почему полная розовых пакетиков с искусственным подсластителем, хотя кофемашины рядом нет. Каждый вечер, еще до того как научилась считать, я заглядывала в корзину и проверяла, на месте ли они. И до сих пор так делаю.

Я могу поведать о том, как поначалу мы навещали отца в психиатрической больнице Хартвик-Хаус. Коридоры там насквозь пропахли лекарствами и мочой; а когда бабушка подталкивала меня, чтобы я поговорила с папой, и я забиралась на кровать, дрожа от мысли, что нахожусь так близко к человеку, которого узнаю́, но совсем не знаю, он не двигался и не открывал рта. Я могу описать, как из его глаз текли слезы, и это казалось мне вполне естественным и ожидаемым явлением, вроде того как банка с холодной колой запотевает в жаркий день.

Помню я и ночные кошмары, которые на самом деле не были таковыми: просто я просыпалась от глубокого сна под громкие трубные звуки, издаваемые Маурой. Хотя бабушка всякий раз прибегала в мою комнату и объясняла, что слониха-матриарх живет теперь очень-очень далеко, в другом заповеднике в Теннесси, я не могла избавиться от гнетущего чувства, будто Маура пытается что-то мне сказать и если бы я говорила на слоновьем языке так же хорошо, как мама, то непременно поняла бы ее.

От матери у меня остались только исследования. Я подолгу размышляю над ее дневниками, потому что знаю: придет день, когда слова на странице вдруг выстроятся в нужном порядке и укажут мне путь к ней. Мама научила меня, пусть даже и не находясь при этом рядом, что любая хорошая научная работа начинается с гипотезы, которая есть всего лишь предчувствие, облеченное в красивый набор слов. И гипотеза, из которой я исхожу, такова: мама никогда не бросила бы меня по собственной воле.

И я докажу, что права, пусть даже это и станет последним, что я вообще сделаю в своей жизни.

Проснувшись, я обнаруживаю, что Герти, наша собака, накрыла мои ноги теплым живым одеялом. Она вздрагивает во сне, гонится за кем-то, видимым только ей одной.

Мне это ощущение хорошо знакомо.

Я пытаюсь выбраться из постели, не разбудив псину, но она мигом просыпается, вскакивает на кровати и лает на закрытую дверь спальни.

– Спокойно, – говорю я, запуская пальцы в густую шерсть у нее на загривке.

Герти лижет меня в щеку, но не расслабляется. Глаза собаки по-прежнему прикованы к двери, как будто она видит то, что находится за ней.

Учитывая, чем я собираюсь нынче заняться, это довольно забавно.

Герти спрыгивает с кровати и так машет хвостом, что задевает стену. Я открываю дверь, и собака неловко скачет вниз по лестнице, где бабушка выпустит ее на улицу, а потом накормит, после чего начнет готовить завтрак для нас.

В бабушкином доме Герти появилась через год после меня. До этого она жила в заповеднике и крепко сдружилась со слонихой по кличке Сирах. Они были неразлучны, а когда Герти заболела, Сирах охраняла ее и нежно поглаживала хоботом. Это не первый случай дружбы собаки и слона, но именно он стал легендарным, о нем написали в детских книжках и рассказывали в новостях. Известный фотограф даже сделал календарь, посвященный необычной дружбе животных, и наша Герти стала там мисс Июль. Так что, когда заповедник закрылся и Сирах увезли, Герти оказалась такой же брошенной, как и я. Много месяцев никто не знал, что с ней стало. А потом однажды в нашу дверь позвонили, и бабушка увидела на пороге сотрудника службы спасения животных. Он поинтересовался, не знаем ли мы собаку, найденную неподалеку от нашего дома. На псине был все тот же ошейник с вышитой на нем кличкой. Герти отощала и была вся искусана блохами, но принялась радостно лизать мне лицо. Бабушка оставила собаку в доме, может быть решив, что это поможет мне свыкнуться с новыми обстоятельствами.