Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар - [40]

Дневник лейтенанта.

19 мая 43 года.

В государстве, охваченном шпиономанией, совершенно невозможно вести расследование, не санкционированное сверху. Тем не менее я, пользуясь исключительно легальными источниками, установил следующее.

Носитель 3В обладает определенным организаторским талантом и умением подбирать кадры. В рекордно короткий срок он сумел убедить вышестоящих в своих исключительных способностях, в перспективности замысла и в оправданности чрезвычайно высоких затрат. Эрго: предложенный им проект обещает очень многое, вероятнее всего, неограниченную власть, военно-техническое преимущество над противником и, возможно, личное практическое бессмертие для властей предержащих. Исходя из этого, можно предположить, что Носитель не шарлатан и не мистификатор, но уверенный в себе деятель, пока предпочитающий оставаться в тени, но, без всякого сомнения, претендующий в будущем на личное возвышение в роли мирового диктатора. Вряд ли Носитель изыскал способ создания сверхоружия, план его гораздо тоньше. Реализация этого плана должна дать в его руки нечто универсальное, а именно способ манипулирования сознаниями многих людей, как избирательно, так и тотально.

22 мая 43 года.

Господь, в которого я не верю, способствует моим изысканиям.

Вчера мне удалось совершенно точно установить, что профессора Микаэль Румов и Александр Витгоф пропали без вести. По слухам, они были арестованы Внутренней службой за распространение антиправительственных листовок в студенческой среде. Последнее мне представляется маловероятным, ибо упомянутые научные светила были далеки от политики. Разработки же их в области прикладной психологии весьма перспективны для Носителя.

Я попытался составить списки других кандидатов на «исчезновение», пользуясь университетским справочником. Большинство имен сотрудников Румова и Витгофа мне ни о чем не говорило, когда же я попытался расширить список, включая в него ученых из других областей, то среди имен людей, занимающихся социологией и прогнозированием, первым в списке я был вынужден поставить весьма уважаемого мною Валерия Кимона. Почему? Во-первых, все экземпляры его брошюр с циклом лекций по социальной философии были срочно изъяты из библиотек; во-вторых, как человек порядочный доктор Кимон не согласится участвовать в человеконенавистническом проекте добровольно… (следующие несколько строк старательно вымараны) …горько думать, что жизнеутверждающие построения доктора Кимона, интегрируясь в план Носителя, обращаются в собственную противоположность. Хотя я убежден, что сам философ об этом и не подозревает. Он идеалист, но именно идеалисты сейчас опаснее откровенных злодеев, потому что, как правило, бесхребетны и становятся легкой добычей Носителей. Идеалиста ничего не стоит убедить в том, что он работает над воплощением своего идеала, а вовсе не наоборот. Если доктор Кимон будет так или иначе подключен к проекту, Носитель приобретет дополнительную, почти неодолимую силу.

«Вот тебе и мальчик, — с болью думал я, лежа на жестком своем ложе и рассеянно наблюдая за мышиными полчищами туч. — Может быть, я зря поспешил и его еще можно было бы убедить, что я ни при каких условиях не стану работать на Советника?» «Так или иначе подключен к проекту»! Черт, а ведь я действительно к нему подключен. Я — будущие глаза и уши Советника в Крепости. В Крепости, которая восстала против своего создателя! Я не знаю, чего хотят восставшие, возможно, мне с ними не по пути, тогда… Тогда я взорву их чертову Башню, вот и весь мой выбор. А мальчик? Если он меня поймает, то всадит пулю без всяких разговоров.

Тропа, и без того капризно вилявшая из стороны в сторону, вскоре совсем пропала, будто стерлась. Я растерянно огляделся. Идти было решительно некуда. Потоптавшись на одном месте, я вернулся к валунам, взобрался на один из них и осмотрел окрестности. Восточный край котловины казался совсем близко, но между ним и мною пролегало непроходимое пространство. Поступить можно было двояко. Попытаться пойти через болото или вернуться по тропе назад, к полотну. Если быть достаточно ловким, может быть, удастся разминуться с погоней.

Ветерок вдруг переменил направление и донес до моего слуха отдаленный лай. Похоже, погоня, вопреки неопытности «философа-практика», напала-таки на след.

«Ну что ж, — злорадно подумал я, — я продемонстрирую вам, сударь, что не так уж я бесхребетен».

Я выворотил из земли ствол засохшей от обилия влаги березки и решительно отправился туда, где виднелась тропа, решение это было достаточно безрассудным, но мне надоело изображать из себя статиста в нелепом спектакле. Я хотел играть главную роль. Ощупывая импровизированной слегой зыбкую почву под ногами, я неутомимо пробирался вперед. Ветер доносил до меня звуки погони. Выдирая ноги из чавкающей грязи, балансируя на кочках, я удивлялся своему везению. Высокий, обрывистый берег, ограничивающий котловину с востока, медленно приближался, а я еще ни разу не провалился глубже чем по колено. Еще немного — и я выберусь на сухое место. Через несколько шагов я почувствовал, что в окружающем мире произошли какие-то едва уловимые изменения. Все вроде бы оставалось по-прежнему. Деловито шуршали пичуги в кустарнике. Легкая рябь искажала темные зеркала там, где вода недвусмысленно выступала из-под грязи. Негромко постанывал ветер. Лаяли догоняющие меня псы… нет, не лаяли — выли. Страшно как-то, будто к покойнику.