Время учеников. Выпуск 3 - [18]

— Мне у вас нравится, — твердо сообщил я Бэле. — Вот только пыль… Я понимаю, что вы привыкли к этой вечной тяжести в воздухе, но я предпочитаю чистоту. Почему бы не покрыть асфальт статиком? Или у Совета денег хватает на одни плакаты?

— Состав воздуха контролируется, — возразил он, — и жестко. Ты отвык от природных запахов, Иван. Правда, если бортинженеры под чистотой понимают абсолютный вакуум…

— Бортинженеры ненавидят вакуум ничуть не меньше, чем бывшие комиссары МУКСа, зато очень любят здравый смысл.

— Смысл в том, — охотно объяснил Бэла, — что Естественный Кодекс — это закон. Никаких статиков, антивлагов, летучих абсорбентов или растворителей, а также всяких там ароматических бензинов.

— Может, у вас и фоноры запрещены? — сострил я.

— В зависимости от типа наполнителей.

— Ну, не знаю… — сказал я. — Это еще вопрос, что вреднее — пыль или статик…

Двенадцатый круг рая, пройденный мной семь лет назад, явно оказался не последним, и оттого мне становилось все веселее. Вот только слегка покачивало, и пока еще слезились глаза, мешая принять старт в круге тринадцатом. Интересно, разрешены ли Естественным Кодексом отрицательные эмоции?

— Кстати, куда ты меня ведешь, комиссар?

— Не бойся, — загадочно усмехнулся он, — недалеко.

А ведь товарищ Барабаш тратит на меня свое рабочее время, неожиданно подумал я. У него дел других нет? Начальник полицейского ведомства, даже такого маленького государства, — это хлопотная, суетливая должность. Тем более, когда случаются подобные ЧП. Или я как раз и был его делом, только он умело это скрывал? Поганый человечек, живущий в моей голове, с готовностью высунулся наружу, анализируя обстановку. Нет, старушки за мной не подглядывали и вертолеты в небе были сплошь мирные. Не сходи с ума, бодро сказал я себе. Здесь люди живут иначе, что ты в этом понимаешь? Начальник, возможно, заподозрил, что отставной агент все-таки наврал в их анкете, и теперь намерен проверить «легенду» гостя на прочность… Фу. О чем ты думаешь, старый капризный осел…

Мы ведь, к сожалению, не были с Бэлой друзьями. Бывшие соратники, бывшие товарищи. Я знал его историю, он знал мою, и не больше. Давным-давно, в одной из прошлых жизней, когда я еще бортинженерил на межпланетных грузовиках, комиссар Барабаш в эти же годы следил за порядком на астероиде Бамберга, получив полномочия от Международного управления космических исследований. Космос маленький, там все друг друга знают, но по-настоящему мы познакомились, только удрав из Космоса. Бэла Барабаш пришел в структуры Совета Безопасности позже меня, когда рудники на Бамберге наконец отобрали у «Спейс Перл Лимитед», преобразовав этот объект в каторжную тюрьму — первое, между прочим, исправительно-трудовое учреждение в космическом пространстве, — и таким образом должность комиссара была упразднена. За порядком на астероиде стали следить другие, а ему предложили новую интересную должность, причем уже на Земле. Однако он предпочел вовсе уйти из МУКСа, решив продолжить борьбу за полное закрытие рудников. Он полагал Бамбергу самой страшной язвой на теле Солнечной системы (и совершенно справедливо), писал разнообразные рапорты и открытые письма, в которых доказывал как дважды два, что если заменить наемных рабочих заключенными, то станет только хуже. Таким Барабаш пришел к нам в отдел — бьющий копытами землю, непримиримый в своей ненависти к МУКСу. Здесь ему в конце концов объяснили, почему рудник на Бамберге не может быть закрыт ни при каких условиях, и только тогда, узнав всю правду, только пропустив эту горечь сквозь свое сердце, коммунист Барабаш стал истинным оперативником — холодным, спокойным, веселым. Последний раз мы с ним виделись, кажется, в Ленинграде, уже после того, как меня вышибли из Совета Безопасности. Меня вышибли с треском, со снопами красивых искр, и даже заступничество Марии не помогло. Барабаш ушел из отдела сам, посчитав, как и я, что настало время в очередной раз заменить одну жизнь другой. Он собирался ехать в эту страну добровольцем, готов был служить рядовым инспектором, и вот теперь оказалось, что мой бывший коллега сделал здесь карьеру.

— Как тебя угораздило попасть в начальники? — спросил я его. Он пожал плечами.

— Никто из местных семь лет назад не хотел занимать такие должности. То ли боялись, то ли из-за лени. Ты не представляешь, какая здесь поначалу была апатия.

— Как раз это — очень хорошо представляю, — сказал я. — Все-таки не зря я тот самый Жилин. В каком ты звании?

— Штатский. Подчинен непосредственно Совету.

— Через голову правительства, — покивал я. — Мечта любого отставника. Быть главным полицейским в раю и при этом никому не подчиняться, кроме Святого Духа. Знай себе следи, чтобы яблоки кто попало не срывал.

— Что ж ты сам здесь не остался? — вспыхнул Бэла. Он приостановился и коротко взглянул на меня. — Был бы сейчас главой правительства. Тебе предлагали, я знаю, тебя даже просили.

— У меня были другие планы, — ответил я.

Не было у меня тогда никаких особенных планов. Было одно желание, одна маниакальная цель — поскорее разнести служебную тайну по всему свету, сорвать фиговый листок секретности с той беды, которая касалась всех и каждого. Жаль, что этого не поняли мои же товарищи.