Время учеников. Выпуск 2 - [27]

«Да-а… — сказал Морфей, до сих пор молчавший. — То-то, я смотрю, Минотавр напился. Конечно. Пришел на работу — а тут, понимаешь…» Полифем оживился.

«Ей-Богу? — спросил он. — Минотавр за старое взялся?» — «Вот, у Пана спроси, он его только что в участок отправил. Верно, Пан?» Пандарей гордо кивнул. Мы снова посмотрели на пустующее здание. «Да, — вспомнил я, — а что это ты, Силен, вчера рассказывал о запасах хлеба?» Силен сказал, что вчера он заходил в мэрию, насчет разрешения на строительство дачи за городом. И как раз, пока он ждал, вышел секретарь мэра, молодой господин Никострат, и сказал: «Что же, господа, положение не из лучших, боюсь, придется всем подтянуть пояса.» — «И все?» — с облегчением спросил я. — «Все. А что, мало?» Нет, ну в самом деле! Нельзя так безответственно относиться к сказанному! Слов нет, очевидно, что фраза господина Никострата относится к экономическому положению в городе, а оно, в свою очередь, безусловно сказывается и на нашем состоянии. Но так же очевидно и то, что фразу молодого секретаря следует рассматривать как образное выражение и ни о каком голоде речи нет и в помине! Так я и попытался растолковать Силену. Меня неожиданно поддержал Япет.

«Это ты верно сказал, Феб, — заметил он, — это конечно. Они все говорят переносно. А переносить нам приходится».

Силен собрался было возражать, но тут на площадь медленно и бесшумно выехал длинный черный лимузин. Силен захлопнул рот и вытаращил глаза. Собственно, у всех у нас физиономии были изумленными. Даже у Пандарея.

Автомобиль остановился у закрытого стационара и из него вышел не кто иной, как господин Лаомедонт собственной персоной, в дорогом костюме серо-стального цвета. Он подошел к крыльцу, постоял, задумчиво разглядывая вывеску, потом повернулся к сопровождавшему его молодому человеку в узком пальто (мы тут же узнали в нем исчезнувшего несколько месяцев назад Эака) и что-то ему сказал. Эак кивнул. После этого они оба сели в лимузин и уехали.

«Вот тебе и раз, — сказал Миртил и тут же завел свою волынку: — Ох, старички, не нравится мне это. Кто как, а я уезжаю. Дай пять, Феб, не поминай лихом. Мы с тобой хорошо прожили все эти годы, соседом ты был душевным, слова худого не скажу, грех жаловаться, так что…» Впервые в жизни я не нашелся, что ответить соседу. Мало того, мне вдруг захотелось тоже погрузиться на какую-нибудь телегу. С вещами и Гермионой.

На душе стало совсем скверно. Разговоры о хлебе и табаке, закрытие пунктов приема желудочного сока. Напившийся до бесчувствия трезвенник Минотавр. Опять же, пенсию уже две недели как не выплачивают. Вот тебе и порядок вкупе со стабильностью…

«Опять казначей выпутался, сволочь, — сказал желчный Парал. — В позапрошлый раз, когда его собирались судить, сгорел городской театр. В прошлый — марсиане прилетели. А теперь вот Лаомедонта выпустили, да еще и Минотавр запил».

Мы некоторое время вяло обсуждали набивший оскомину вопрос о городском казначее, три года назад растратившем деньги, отпущенные на строительство городского стадиона, но до сих пор разгуливавшем на свободе, потому что следствие никак не могло прийти к концу — все время, действительно, что-то мешало.

Тут Калаид зашипел, задергался так, что все невольно посмотрели на него.

«А-алкоголика вылечить пра-актически нев-в-возмож-ж…» — сказал он. Вмешался Пандарей. «Вот что, старички, — сказал он. — Только между нами, ясно? Чтобы никому ни слова. Никто его не выпускал. Понимаете?» — «Как это не выпускал, — возразил Полифем, — ты, Пан, ослеп, что ли, вот же он только что приезжал…» — «Это не он, — настаивал Пандарей. — Не господин Лаомедонт. Это они там, в столице, двойника нашли. Загримировали подходящего, чтобы он, значит, вроде как сам Лаомедонт и появился. Поняли? На живца ловить будут, вот как это называется. Придет он сегодня ночью туда, тут они его р-раз!..» — «Да-а, — протянул Полифем. — Не успел Минотавр появиться, а уже заездил тебя, Пан, можно сказать, до ручки довел. До живца, то есть».

Тут все стали хлопать Пандарея по плечу и говорить: «Да, Пан, насчет живца-Лаомедонта это ты, старина, дал…» «Зачем же они его загримировали, — ехидно спросил Парал, — если сами же сегодня ночью хотят накрыть? Ну, ты даешь, старина…» Пан немного послушал, потом раздулся как глубоководная рыба, застегнул мундир на все пуговицы и заорал: «Поговорили — все! Р-разойдись! Именем закона».

И правда, делать здесь больше нечего было. Мне во всяком случае. Я направился в аптеку — нужно было купить сердечные капли себе и что-нибудь от мигрени Гермионе. Потом зашел на почту. Конечно, никаких распоряжений насчет пенсии и никаких объяснений по поводу задержки там не получали. Посоветовали зайти в городской совет. А еще лучше — просто немного подождать. В конце концов, задержка на две недели не может считаться чем-то совсем уж из ряда вон. Я решил, что — да, действительно, немного подождать вполне можно, попрощался с почтмейстершей.

Вернулся домой, сел почитать газету. Вот ведь как получается: в тот момент, когда хоть что-то можно было бы узнать от Харона, мой дорогой зять исчезает спокойненько и даже не дает труда позвонить домой, успокоить. А газета его, оставшись на попечение заместителя редактора господина Корибанта, как и положено, мгновенно превращается в большое двадцатичетырехстраничное вместилище безвкусной и неправдоподобной жвачки. Я перелистал газету и не нашел ни единого упоминания о возможном голоде. Или о пенсиях. Не говоря уже о таком важном событии, как например закрытие пунктов приема желудочного сока.