Время смеется последним - [78]

— Ну, лучше или нет, мы никогда не узнаем, — сказал Алекс. — Раз я за нее не возьмусь.

— А мне кажется, возьмешься.

Алекс почувствовал себя слегка уязвленным.

— Это еще почему?

— У меня такое чувство, — сказал Бенни, приподнимаясь со своего расслабляющего ложа, — что нас с тобой связывает какая-то история, которая еще не произошла.

Алекс впервые услышал имя Бенни Салазара от девушки, с которой он встречался всего однажды, когда только приехал в Нью-Йорк, — Бенни в то время еще был знаменитым продюсером. Девушка говорила, что она раньше работала у Бенни, это Алекс помнил точно, но больше практически ничего: ни имени, ни как она выглядела, ни как прошло свидание — все стерлось. Остались какие-то смутные обрывки: вроде бы зима, темно, и вдруг ни с того ни с сего какой-то бумажник — что за бумажник, что с ним связано? Потерялся? Нашелся? Или его украли? У кого украли, у него или у девушки? Ответов не было, хоть сдохни — будто пытаешься выудить из памяти песню, которая чем-то зацепила: думаешь, ну хоть бы вынырнуло название, или исполнитель, или хоть два-три аккорда — ничего. Так и с девушкой: ничего, не за что ухватиться. Маячит в мозгу один этот ни к чему не привязанный бумажник, будто нарочно дразнит. В последние дни Алекс чуть ли не зациклился на этой девушке, совершенно непонятно с чего.

— Дай! — протестующе воскликнула Ава, дочь Бенни, возвещая этим переход от мирного дележа к присвоению, и выхватила пластмассовую кастрюльку с ручкой у Кари-Анны, дочери Алекса.

Кари-Анна с ревом качнулась за кастрюлькой:

— Дай! Дай!

Алекс вскочил на ноги, но, заметив, что Бенни даже бровью не повел, заставил себя снова опуститься на диван.

— Конечно, ты бы предпочел сидеть за пультом, — говорил Бенни, не повышая голоса, но сквозь ор и визг его почему-то было слышно. — Ты любишь музыку. Хочешь работать со звуком. Поверь, я прекрасно тебя понимаю.

Малышки сражались с остервенением двух гладиаторов, воя, царапаясь и выдирая друг у дружки пучки нежных шелковистых волос.

— У вас там все в порядке? — крикнула из кухни Ребекка, жена Алекса.

— Нормально, — отозвался Алекс. Спокойствие Бенни его восхищало: интересно, это у всех так во втором браке, со вторыми детьми?

— Но тут есть одна проблема, — продолжал Бенни. — Видишь ли, теперь дело уже не в звуке. Даже вообще не в музыке. А в том, чтобы обеспечить охват. Это оказалась самая горькая пилюля в моей жизни. Но пришлось проглотить.

— Да, знаю.

Имелось в виду: Алекс, как и все, кто когда-либо работал в звукозаписи, знает, что много лет назад Бенни выперли из «Свиного уха», хотя раньше это был его собственный лейбл, — это произошло после того, как он заказал для своих боссов обед из коровьих лепешек, которые внесли прямо на заседание совета директоров («Особое внимание мы уделяем свежести продукта: он подается в горячем виде», — писал в Гокере его секретарь, в реальном времени комментировавший развитие событий). «Вы хотите, чтобы я скармливал людям дерьмо? — якобы орал Бенни на обомлевших боссов. — Так попробуйте сами, каково оно на вкус!» После этого он снова стал выпускать записи со скрипучим аналоговым звучанием, но они практически не продавались. Теперь ему было уже под шестьдесят и о нем мало кто вспоминал, разве что в прошедшем времени.

Когда Кари-Анна вонзила свои новенькие резцы в Авино плечо, Алекс не прореагировал, продолжал возлежать с истинно буддийским спокойствием на лице; влетевшая из кухни Ребекка, оттаскивая дочь от покусанной Авы, кидала на мужа озадаченные взгляды. Вместе с Ребеккой прибежала и Джина, темноглазая молодая мама из их группы раннего развития; она была красавица, и Алекс старательно ее избегал, пока случайно не выяснилось, что она замужем за Бенни Салазаром.

Наконец раны были перевязаны, порядок восстановлен, и Джина, поцеловав Бенни в висок (его знаменитая шевелюра теперь роскошно серебрилась), сказала:

— Никак не дождусь, когда ты уже поставишь Скотти.

— Приберегаю на десерт, — с улыбкой ответил Бенни юной жене и, коснувшись телефона двумя пальцами, выудил из своей умопомрачительной аудиосистемы (когда она была включена, Алексу казалось, что музыка вливается в него прямо через поры) нервный голос вокалиста и звенящую, как пружина, слайд-гитару. — Мы это записали пару месяцев назад, — сказал Бенни. — Скотти Хаусманн. Слышал про такого? У него, кстати, целая куча песен для тычков.

Алекс покосился на Ребекку, которая терпеть не могла это словечко и вежливо, но твердо поправляла всякого, кто пытался обозвать Кари-Анну «тычком». К счастью, Ребекка пропустила «тычков» мимо ушей. На сегодня самой популярной моделью телефона считалась «Морская звезда» — на нее мог без труда качать музыку любой младенец, умеющий тыкать пальцем в экран, то есть «тычок»; а самым юным покупателем музыкальных записей был пока трехмесячный житель Атланты, скачавший на свой телефон песню «Га-га-га» в исполнении группы Nine Inch Nails. За пятнадцатилетней войной последовал демографический взрыв, и дети не только возродили практически сдохший музыкальный бизнес, но и оказались в нем главными судьями. Музыкантам ничего не оставалось, как подстраиваться под нового слушателя, который еще и говорить-то не умеет. Даже у Бигги вышел новый посмертный альбом, заглавной песней которого стал ремикс одного из его старых хитов типа «Ты просто чмо, блин» (в новом варианте «Ты прямо вождь, сын»), — на обложке Бигги держит на руках малыша в индейском уборе из орлиных перьев. У «Морских звезд» есть еще куча функций: можно рисовать пальцем, можно использовать как GPS-навигатор для малышей, можно пересылать картинки — но Кари-Анна ни разу в жизни не притрагивалась к телефону, и Ребекка с Алексом единодушно решили, что и не притронется, как минимум до пяти лет. Поэтому в присутствии дочери они старались лишний раз не пользоваться своими телефонами (в которых, впрочем, от «телефона» осталось одно название да возможность совершать звонки, остальные фишки старым телефонам и не снились).