Время смеется последним - [64]

В Неаполе, когда у нее заканчивались деньги, она воровала что-нибудь в универмаге и несла скупщику, шведу по имени Ларс. У него в кухне она садилась прямо на пол и ждала своей очереди, а рядом сидели ее ровесники, голодные, как и она, с кошельками зазевавшихся туристов, дешевыми украшениями и американскими паспортами. Все ругались сквозь зубы, потому что Ларс никогда не давал настоящей цены. Говорили, что у себя в Швеции он был флейтистом, играл на концертах. А может, это он сам нарочно пустил про себя такой слух. Дальше кухни он никого не пускал, но однажды через приоткрытую дверь кто-то разглядел в комнате пианино, а Саша несколько раз слышала детский плач в глубине квартиры. В самый первый раз, когда Саша принесла Ларсу взятые в бутике туфли — с блестками, на платформе, — он заставил ее прождать дольше всех, а когда все остальные получили свои гроши и разошлись, он опустился на корточки рядом с ней и расстегнул ширинку.

Несколько месяцев подряд она приходила к Ларсу, иногда с пустыми руками, — просто нужны были деньги.

— Я думала, что я его подружка, — сказала она тебе. — Хотя нет, вру, я уже ничего не думала.

Потом все как-то выправилось, и в последние два года она не воровала.

— Это была не я, в Неаполе, — говорила она, глядя мимо тебя в толпу. — Я не знаю, кто это была такая. Мне жаль ее.

Наверное, тебе показалось, что она бросила тебе вызов, или что в комнате правды, куда вы с ней вместе вошли, можно говорить абсолютно все, или она создала вакуум, который ты теперь, повинуясь неведомым физическим законам, должен заполнить, — но ты рассказал ей про Джеймса из твоей команды: как-то вечером вы с Джеймсом водили двух девушек в кафе, потом развезли их по домам на машине твоего отца (рано, потому что в тот день у вас была игра), выехали из города, остановились в стороне от дороги и около часа пробыли в машине вдвоем. Это случилось только однажды, вы ничего не обсуждали и ни о чем не сговаривались, а после вообще практически не разговаривали. Иногда тебе кажется, что ты все это придумал.

— Я не пидор, — сказал ты Саше.

Это был не ты, в машине с Джеймсом. Ты был снаружи, смотрел сверху, думал: вот пидор забавляется с другим таким же. Как он может делать это? Как он может хотеть этого? Как он может жить с этим?

В библиотеке Саша сидит два часа — строчит курсовик по раннему Моцарту и время от времени прихлебывает диетическую колу из бутылки. Она старше и все время помнит, что отстала от ровесников, поэтому тянет по шесть курсов каждый семестр и еще записывается на летнюю школу, чтобы успеть пройти программу за три года. У нее двойная специализация, бизнес/искусство, как и у тебя, только ее искусство — музыка. Ты садишься за соседний стол, укладываешь голову на руки и дрыхнешь. Когда она заканчивает, уже темно, и вы вместе идете в общагу на Третьей авеню. Сначала к тебе. Еще от лифта доносится запах попкорна и орет Nirvana — значит, твои соседи по секции, все трое, сидят дома, и Пилар тут, это девушка, с которой ты как бы встречался осенью, чтобы отвлечься и не думать все время по Сашу и Дрю. Как только ты входишь, музыка приглушается, окна распахиваются. Похоже, ты теперь наравне с преподами и копами: все дергаются при твоем приближении. Осталось научиться получать от этого удовольствие.

Потом вы с Сашей идете к ней. Студенческая комната — это почти всегда хомячья нора, выстеленная клочьями и лоскутьями родного дома: подушками, плюшевыми собачками, чудо-кастрюльками, пушистыми шлепанцами; но Саша как в прошлом году приехала сюда с одним чемоданчиком, так комната у нее и осталась практически голая. В углу стоит взятая напрокат арфа, Саша учится на ней играть. Ты заваливаешься на ее кровать; она берет свою сумку для душа и зеленое кимоно и выходит. Возвращается быстро (будто боится тебя надолго оставлять) — в кимоно и с полотенцем на голове. С кровати ты смотришь, как она трясет волосами, чтобы скорее высохли, и расчесывает их редкой щеткой. Потом скидывает кимоно и начинает одеваться: черный кружевной лифчик с трусиками, драные джинсы, черная линялая футболка, мартинсы на толстой подошве. В прошлом году, после того как Лиззи с Биксом сняли квартиру, ты стал оставаться на ночь в Сашиной комнате. Спал на Лиззиной кровати, а Саша на своей — это один шаг. Ты знаешь шрам на ее левой лодыжке, где у нее был перелом, а кость не срасталась, пришлось оперировать; знаешь «Большую медведицу» из красноватых родинок у нее вокруг пупка, и запах нафталина в ее дыхании по утрам. Все думали, что вы спите вместе, — естественно, а что еще они могли думать? Иногда она плакала во сне, тогда ты ложился на ее кровать, обхватывал ее одной рукой, и она опять начинала дышать ровно. Обнимая ее легкое тело, ты засыпал, а потом просыпался оттого, что у тебя стоит, и лежал, вдыхая такой знакомый запах ее кожи, и помирал от желания кого-нибудь трахнуть, и ждал, когда то и другое сольется внутри тебя в один порыв, которому ты уже не сможешь сопротивляться. Да ладно, давай уже, поступи как нормальный человек — хоть раз, для разнообразия, но ты боялся проверять свои желания на прочность, боялся разрушить то, что у вас с Сашей уже есть, — если что-то вдруг пойдет не так. Это было самой большой ошибкой в твоей жизни, что ты не трахнул Сашу, ты понял это с жестокой ясностью, когда она влюбилась в Дрю. Вот это тебя подкосило. Думал, не выживешь. А ведь мог изменить все одним махом — удержать Сашу и стать нормальным, но ты даже не попытался, упустил единственный дарованный тебе шанс, другого не будет, а теперь все, поздно.