Время приходить - [2]

Отец умолк.

Наверное, он думал, будто сын не разберется, оттого все так и объяснил, чтобы запутать, окончательно сбить с толку и - в итоге - успокоить.

Но, в конце концов, не только взрослые соображают!

Тут и семи пядей во лбу не надо, чтобы сразу уяснить что к чему.

Даже смешно!..

Запросто отбросить все, что есть в тебе, что делает тебя - тобой, не быть больше ни фараоном, ни космическим пришельцем, ни кем другим, а всю жизнь - до смерти - оставаться лишь почтенным, исполнительным, нормальным челове­ком - разве не абсурд?!.

- Я сейчас могу воображать, придумывать... - растерянно пробормотал сын. - Могу рассказывать об этом людям. А тогда...

- Ой, господи, к чему? Сам посуди!.. - отец заволновался еще больше. - Ничего придумывать не нужно. Нужно - верить. И знать. Да! И держать все эти завихре- нья при себе, чтоб уважали, не считали выскочкой...

Пожалуй, в подходящей обстановке тонкие психологи смогли бы предоста­вить сыну множество вполне весомых аргументов, но... теперь любой из дово­дов - пусть даже и наиразумнейший - заведомо утрачивал свой смысл, и сын, не вдаваясь в нюансы, это ощущал, хотя и чувствовал, что, откажись он стать таким, как все, откажись пожертвовать для всеобщего покоя частью собственной души - и кончено, он будет обречен существовать вне человеческого клана: люди тотчас отвернутся, признав его взбесившимся чужаком.

И все же он не мог, не сме л, не желал подчиниться.

- Я не хочу, - тихо, но твердо произнес сын. - Не хочу - и все.

- Ну, ну... - попытался уговорить его отец, однако тут появился одноглазый.

Он улыбался, скаля желтые гнилые зубы, и отвратительный шрам, сморщив­шись от этой полузвериной улыбки, делал его лицо еще безобразней.

Его единственный глаз излучал такое блаженство, такую нечеловеческую от­решенность от всего земного, что сына вдруг охватил панический, неодолимый страх.

- Нет, нет! - закричал он, отшатываясь от протянутой руки. - Не буду! Не буду!

Одноглазый, бормоча что-то нечленораздельное, попытался было нацепить

ему на голову чудовищный колпак - тогда бы все закончилось в момент...

Но строптивец, изловчившись, сумел выскочить из кресла, по-кошачьи увернул­ся и, собрав все силы, толкнул, нет, с размаху ударил это проклятое животное прямо в лицо, в его единственный глаз.

Служитель взвыл, выронил колпак и тяжело, как-то боком, повалился на пульт управления.

Лампочки приборов замигали еще быстрее, и тонкое гудение перешло в рев.

Не медля более, сын бросился из зала.

Он бежал по белым, пустынным коридорам, проносился через какие-то ла­боратории, где тоже не было никого, поднимался по узким лестницам, петлял, утыкался в тупики, возвращался обратно - ему казалось, что он заблудился, окон- чательно и бесповоротно, что попал в страшный и нелепый лабиринт, из которого нет выхода, нет выхода, и он мчался дальше, охваченный ужасом и тоской.

Он все-таки нашел спасительную дверь, выскочил на улицу и припустил по ней, заботясь лишь о том, чтоб не споткнуться, не упасть...

Ему все чудилось, будто преследователь ни на шаг не отстает; возможно, так оно и было - неизвестно, - и он убегал, пытаясь скрыться от погони, даже не за­думываясь, где потом сумеет затаиться, обрети укрытие - хотя бы ненадолго...

Наконец, он выбился из сил и остановился, с трудом переводя дыхание.

Потом прислушался: пока все тихо - кажется, погоня прекратилась...

И тогда он оглянулся.

Что это?

С детства знакомого города, людей, машин - как будто не бывало. Напрочь!

Все исчезло.

Он стоял совсем один посреди необъятной пустыни - несчастный, беглый фа­раон, когда-то в прошлом всемогущий повелитель полумира, или нет, заблудив­шийся космический странник, безмерно усталый и жаждущий напиться, а вдали, почти у горизонта, виднелись зубчатые стены неведомого замка.

И тут он понял, что отныне все и впрямь пропало.

Безусловно, чего-то в этом роде надо было ожидать, и тем не менее...

Укрывшись в замке, огромном, роскошном, во всех отношениях удобном, к тому же начиненном первоклассной современной техникой, люди тем самым воздвигли между ним и собой каменную стену.

Или, может быть, она стояла здесь всегда, просто прежде он не замечал ее, как многого не замечают в повседневной жизни, а теперь вот, удалившись, вдруг об­наружил, что она есть, эта стена, вечная и монолитная, и все ворота, все лазейки закрыты и зорко охраняются отборными лучниками, готовыми в любой момент направить стрелы ему прямо в сердце?..

Отчаяние овладело им, и он, обессиленный, упал ничком на землю.

Так пролежал он целый день, и солнце - ослепительное злое солнце - палило нещадно своими лучами...

Он уже не знал, не мог сказать наверняка, живет на самом деле или нет...

А вечером он встал, вытряс песок из башмаков и побрел, спотыкаясь, к замку.

Дерзкий план созрел в его голове.

В конце концов, решил он, то, что люди отказались от меня, еще не значит, что от них отказался я! Нет, я заставлю их со мной считаться!

Он решил штурмовать цитадель.

На его счастье, подле замка росли высокие старинные деревья.

Как видно, воздвигая стену, их не удосужились срубить, да, в сущности, они строителям и не мешали...