Время Оно - [16]

Нищий поднял голову в черном клобуке. Лицо у него было темное, морщинистое и такое древнее, словно прочие люди на свете оставались вечно каждый в своей поре, а он один старился за всех. Побирушка молча протянул руку с длинными цепкими и узловатыми пальцами.

— Эх, дедушка, — вздохнул Жихарь. — Что бы тебе осенью-то прийти? Уж тогда бы я тебя не обидел…

— Дай денежку, — тоненько сказал нищий. — А я тебе в промен дам добрый совет…

— Для меня и так тут целое княжество советов, — сказал богатырь. — И все, заметь, добрые: удавиться и тем себе руки опростать никто не подсказал. Ну да что с тобой поделаешь — на, более нету, чем богат…

И достал, не пожалел медного кружочка.

— Вот и спасибо, вот и молодец, по-княжески одарил, — молвил нищеброд, пряча милостыньку подальше. — А совет мой таков: возьми у самого богатого человека в городе денег под залог…

— Вот так совет! — горько усмехнулся богатырь. — Да я, если хочешь знать, и сам-то весь, целиком, заложен и перезаложен…

— Весь, да не весь, — возразил побирушка. — Есть у тебя для заклада такое, чего никто на земле заложить еще не додумался.

— Это что же такое будет?

— А слава твоя — добрая и худая! Вот ее и заложи. Она дорого стоит.

Жихарь поднял голову к небу и стал раскидывать мыслями. В самом деле, ни о чем подобном он покуда не слышал: люди в крайности, бывало, закладывали не только себя, своих жен и детей, но и самое душу, а вот славу… Что ж, слава, как и деньги, дело наживное, а на свободе он себе скоро новую доспеет…

— Вряд ли нынешняя моя слава на большие деньги вытянет, — сказал он нищеброду, хотя говорить-то уже было некому: не сидел больше побирушка под бревнами, сгинул, словно испугался, что пожалеет Жихарь о своей щедрости да отберет денежку назад.

Стоило бы, конечно, потолковать с Окулом Вязовым Лбом — тот, несмотря на прозвище, весьма был рассудителен в трезвом виде. Но кузнец с утра отправился на болото выкапывать железные слитки, ржавевшие там с прошлой весны. Железо после болотного лежания при ковке становилось на диво гибким и прочным, поскольку всякая дрянь из него выходила вместе со ржавчиной.

Пришлось богатырю жить своим умом, и ум этот подсказал, что медлить не стоит, что скоро уже наступит Меженный день, самый длинный в году и самый подходящий для начала боевых действий; а после этого дня затеваться с долгим походом уже нечего.

Браться за топор кабальный работник уже не стал, зашагал обратно в кабак.

На постоялом дворе растянуты были веревки. На веревках проветривались и сушились дорогие, вышитые золотой канителью и жемчугом одежды Сочиняй-багатура — степной витязь тоже подзадержался при зеленом вине да и поиздержался. Только лошадей, верховую и заводную, да лук со стрелами, да саблю, да звонкий кельмандар о двух струнах Жихарь не позволил ему прогулять, памятуя о собственной тяжелой науке: посадил хмельного багатура верхом, укрепил для верности ремнем да стеганул как надо конька хворостиной. Стегать чужого коня среди воинов считается великим оскорблением, но багатур ничего не заметил, да ведь и не тот случай был, чтобы блюсти вежество.

Под веревками лежал на багатуровой же расшитой кошме румяный Бабура, ругался и воевал с блохами, в изобилии ту кошму населявшими, и приглядывал, чтобы прохожий человек не сковырнул жемчужину с шелкового кафтана либо не вытянул золотую канитель из богатых шаровар.

— Чего воротился, тунеядец, ненажора? — поприветствовал Бабура бесправного батрака и поймал очередную блоху. — Дело стоит, а ты гуляешь… Придется на тебя еще один начет сделать!

— Зови Невзора — дело есть, — хмуро сказал Жихарь.

— Недосуг княжнину управителю толковать с теребенью кабацкой, — поднял палец Бабура. — Мы государство крепим, внешними сношениями озабоченность выражаем… На свете живешь, а ничего не понимаешь!

— Я тебе от всей души помогу блох извести, — пообещал богатырь и поднял с земли черенок от лопаты. — Зови пустоглазого, блин поминальный, — дело денежное!

Бабура сообразил, что изводить вредных насекомых сейчас начнут прямо на нем, и поспешно вскочил на ноги. Жихарь поднял черенок.

— Бегу, бегу, — сказал Бабура. — С тобой, бирюком и отлюдником, уж и пошутить нельзя! Да пригляди за степняцкими портами — отвечать будешь!

— Отвечу, отвечу, — пообещал Жихарь. — Ты давай живой ногой, а то деньги пропадут.

Бабура был таков и вскоре вернулся с Невзором. Новоявленный управитель явился в долгополой шубе на выходных соболях и в высокой бобровой шапке, несмотря на жару. Рукава у шубы свисали чуть не до земли.

— Понятно, — сказал Невзор, хотя Жихарь еще и слова не вымолвил. — Продал пару десятков бревен на сторону, а теперь будешь орать, что не хватает…

— Выкупиться желаю из кабалы, — сказал богатырь и положил свое оружие на траву в знак дружелюбных намерений.

От такой наглости пустоглазый оторопел.

— Кого выкупиться? — закричал он. — Тебе такой разговор затевать надо самое малое лет через двадцать!

Тут за плечом у Невзора возник давешний нищеброд и зашептал что-то управителю на ухо, и Невзор, дивное дело, не отшвырнул побирушку, а внимательно выслушал.

«Эк мне дедушка ворожит за единый медный грош!» — удивился про себя богатырь.