Время новой погоды - [64]

– Я не еду с вами, – повторил Бадди. – Не могу.

– Но почему? – спросила Ронда.

– Я уже говорил вам – я не могу вам сказать.

– Ужасно таинственно, ЛеБланк. – Родриго, стремясь дать выход своей ярости, стал вскидывать чемоданы на плечо и укладывать их в автофургон. Рукав у него задрался, и его гремучая змея получила возможность немного поупражняться. – Я так и знал, что ты подведешь нас в ЛеЧас ЛеНужды.

Бадди, которому только что сообщили, что он больше не ЛеБланк, было мучительно слышать эти слова.

– Я вас не подвожу. Просто дело в том… Выяснилось, что я должен сделать что-то очень важное, и я… Я вернусь.

– Ты вернешься, – повторил Родриго с намеком. – Почему бы и нет? Не сомневаюсь, что здесь имеется информация, весьма тебя интересующая, не говоря уже о неотразимом присутствии моей невесты. Но к тому времени – кто знает? Может, мы исчезнем навсегда. Ты можешь никого из нас больше не увидеть.

– На что ты намекаешь? – Бадди почувствовал, что его руки, прижатые к бокам, сжимаются в кулаки.

– Я ни на что не намекаю, Бадди. Мой мозг сейчас – словно… пустой Бланк.

– Хватит, Родриго, – сказала Ронда. – Дай мне самой разобраться с этим. Итак, Бадди, в чем дело? – Она бросила чемодан, который несла, уперла руки в бедра и пристально посмотрела на Бадди.

– Я на некоторое время уеду, Ронда. Просто я кое-что обязан сделать, но я не могу тебе сказать, что это, так же как ты не можешь сказать нам, куда мы сейчас должны отправиться.

– А я думаю, что вы оба – двойные агенты… – начал было Родриго.

– Ох, да замолкни ты, Родриго, – повернулась к нему Ронда. – Неужели не можешь закрыть рот хотя бы на одну минуту и дать мне поговорить с Бадди наедине?

– Наедине? Ну конечно! Оставлю тебя с твоим возлюбленным мальчиком наедине, если тебе этого так хочется. Меня только то волнует, что у этого мальчика ужасно большие уши. Не говоря уже о том, что и ротик не меньше. Только он этого никому не показывает.

С этими словами Родриго повернулся на каблуках и зашагал прочь.

– О чем это он? – резко спросила Ронда, когда они с Бадди остались одни – то есть настолько одни, насколько это было возможно посреди лагеря, заполненного суетящимися Мечтателями и Уродцами.

Мимо прошел, шмыгая носом, один из Грустных Клоунов с полной коробкой одежды.

– Откуда мне знать, о чем он? – ответил Бадди. – Он ведь твой жених!

– Так мне говорят, – вздохнула Ронда. – Черт возьми, все пошло наперекосяк, с тех пор как умерли Баттерфляй и Алеф. Больше не знаю, кому верить. Не знаю, что хорошо, что плохо. – Она взглянула на него испытующе. – Все вы… мужчины… Никогда не знаешь, что у вас внутри происходит. Весь этот чертов патриархальный строй! Никогда никого из вас не понимала. Начиная с собственного отца.

Бадди почувствовал, как у него в животе что-то странно сжалось. Все, что было для него важным, казалось, выскальзывает из его рук.

– Ты не должна винить мужчин или какого-то большого папочку на небесах всякий раз, когда случается что-то плохое, Ронда. И ты не должна винить своего отца буквально за все.

Ронда посмотрела на него сердитым взглядом.

– Тебе ли говорить! – сказала она.

Потом резко повернулась и ушла.

В тот вечер, после того как все остальные отправились спать, Бадди в полном одиночестве уныло слонялся по лагерю еще некоторое время. Полумесяц взошел на небо, бросая на землю как раз достаточно света, чтобы Бадди мог разглядеть среди щебня, устилавшего рельсовые пути, бесчисленные осколки стекла. Должно быть, подумал он, это следы пьяных дебошей, оставшиеся с тех времен, когда станция была одним из самых крупных бродяжьих притонов на западе страны. Осколки стекла сверкали между блестящими рельсами, словно кусочки «дурацкого золота» – пирита, и Бадди вспомнил, что до бродяг здесь проходил один из главных перевалочных путей перевозки драгоценных металлов во время Золотой лихорадки.

«Она не останавливается, – думал Бадди. – Человеческая жизнь. Она все равно продолжается и продолжается».

Внезапно он почувствовал, что устал, устал, как никогда еще не уставал за все прожитые дни. Так устал, что готов был растянуться прямо тут, на станционной платформе, и заснуть… или лечь на рельсы, и, как говорится в старой песне, «пусть поезд ровно в два двенадцать избавит мозг мой от забот».

Но надо было делать дело. Очень важное дело. Дело, от которого, если верить тому, что говорила мать, каким-то образом зависит будущее всей страны. Бадди чувствовал, что на его плечи легло тяжкое бремя. Он взглянул вверх, на усыпанное звездами небо. Там существовало бесчисленное множество миров, и он верил, что большинство из них населены не столь глупыми и эгоцентричными народами, как народы Земли. Но то, что он должен был сделать, касалось лишь одного мира. Не важно, что земля, на которой он стоял, была усыпана осколками стекла. Ведь каждый такой осколок отражал свет по-своему, посылая его назад, в просторы Вселенной. Бадди взглянул на землю под ногами, потом снова вверх – на небо. Из-за внезапного сдвига в восприятии, в результате какой-то оптической иллюзии ему показалось, что земля, усыпанная осколками бутылок, неожиданно переместилась в небеса.