Эйвазов сжал кулак и печально вздохнул, глядя на сильные пальцы, побелевшие от напряжения.
— Совсем плохой клиент? — Вздохнул Прахин.
— Контрабандист, товарищ комбриг, — Оживился лейтенант, — с моряками связан! Не расколем, так просто уйдут, и всё — лови их потом по заграничным портам. Доказательства, работа… всё впустую.
— Глянем, — Неохотно сказал попаданец, идя по коридору. Настроение немного испортилось.
Одного взгляда контрабандиста, сидящего в кабинете Эйвазова, хватило. Это не расколется быстро. Или…
Глаза Прахина прикипели к щегольскому шёлковому шарфу, небрежно брошенному в углу.
— Запачкал, да, — Ответил на безмолвный вопрос лейтенант, — пока за этим сыном свиньи и ишака гонялся. Стирать буду.
— Ну раз стирать… Прахин вышел из кабинета, поманив за собой подчинённого, — Скользящий узел на руки за спиной, другой конец на ноги, потом стянуть и оставить так лежать. Быстро надо — подвесить можно. И никаких следов… понял?
* * *
Распечатав переданный нарочным[47] пакет, Иосиф Виссарионович разложил бумаги и задумался. Не в первый раз он поражался осведомлённости Доброжелателя… неприятно поражался.
Бывший семинарист весьма скептически относился к мистике, прекрасно зная подоплёку мироточащих икон и прочих чудес на службе Церкви. А значит…
— Где-то у нас течёт, — Сказал Вождь вслух, — и очень сильно!
Какую-то часть информированности Доброжелателя можно оправдать архивными материалами, оставшимися от иностранных экспедиций. Этнографические, геологические, ботанические… в царской России к иностранцам относились с излишним пиететом — настолько, что задержать явного шпиона не было порой никакой возможности.
Но Норильск?! Там и сейчас немного людей, а до Революции каждый человек в тех краях на виду был! Не могла пройти мимо старожилов экспедиция, тем более иностранная.
— Получается, протекла информация от экспедиции Урванцева[48]? Значит, не вся информация попала к нам или… попала вся, но не смогли толком оценить?
Сталин встал и принялся расхаживать по кабинету по давней своей привычке. Остановившись у стола, вгляделся в документы и качнул головой. Нет… этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!
Не тот характер имеет Урванцев, чтобы таить такое открытие. Да и зачем?! Найти ценнейшие месторождения, утаив при этом десяток не менее ценных по соседству? Глупость какая… район всё равно будет разрабатываться, так что найдут их, просто чуть позже.
Но ведь какая подробная карта! И роза ветров вдобавок.
В тех краях планировалось начать строительство Норильского горно-металлургического комбината в тридцать пятом…
Сталин взял в руки листок с розой ветров.
… но пожалуй, одного комбината будет мало. Напрашивается полноценный город.
Снится мама, сестра… где-то рядом — не вижу, но твёрдо знаю — брат и отец. Я ещё маленький, сижу с мамой на кухне и неумело леплю корявые вареники, половина из которых развалится в воде, если мама не будет доделывать их за мной.
Она смеётся, и отряхнув руки от муки, ерошит меня по волосам. Улыбаюсь и тянусь за рукой, едва ли не мурлыча, как котёнок. Смех…
Сон, всего лишь сон… но отчаянно не хочу просыпаться. Сознание упрямо отодвигает в сторону мелкие несуразности. Я дома, я с мамой, я счастлив!
Проснувшись, вытираю мокрые щёки о подушку и долго лежу без сна. Как мне не хватает родных!
Стараюсь не думать, что они не просто остались где-то там… а что их попросту нет… Пока нет, а может быть — вообще не появятся из-за «эффекта бабочки». А на другой стороне — десятки миллионов погибших.
Семья… давненько не снились. А ведь теперь здесь тоже есть семья… пусть не полная, но — сын. Уверенно можно сказать, что Джон Гилберт Младший — мой ребёнок, и должен носить фамилию Браун… или Ларсен.
Первым порывом моим было броситься к Гарбо, объясниться! Тем более, что семейная жизнь у неё так и не задалась.
Брак Греты Гарбо с Джоном Гилбертом вышел не слишком удачным. Гилберт оказался болезненно самолюбивым, и так и не смог принять тот факт, что публика воспринимает его как мужа Великой Греты Гарбо, а не Джона Гилберта.
Романы на стороне и проблемы с алкоголем сделали своё дело, и теперь их брак всего лишь формальность. Отчасти потому Грета так охотно приняла предложение сниматься в Нью-Йорке, но…
… меня избегает, а при редких встречах общается строго формально, холодно щуря красивые глаза. Я не герой её романа… а жаль. Попытка объясниться в тот редкий случай, когда мы остались наедине, резко пресечена — не словами даже, а несколькими короткими жестами, мимикой, взглядом.
Давить не стал, не тот случай. Ну, начну я видеться с сыном… дальше что? Отцовские инстинкты будут частично удовлетворены, но вот угроза сломать жизнь и карьеру не только Гарбо и Гилберту, но самому себе, вполне серьёзная. Не говоря уж о ребёнке. Байстрюков здесь не любят — вплоть до травли в школах.
Страна протестантская, со своей непростой спецификой. Пусть ханжеской, пусть! Но учитывать это нужно.
Жаль… с Гретой я вполне мог бы ужиться, ничем не поступаясь. Красивая, умная, талантливая, не склонная к эпатажу… мать моего ребёнка. Не судьба.
— Охо-хо… — Сев на кровати, включаю ночник и сую ноги в тапочки. В доме прохладно, а сплю я голышом, так что накидываю халат, дабы не замёрзнуть и не эпатировать прислугу, и иду на кухню к холодильнику.