Время-не-ждет - [11]

Толпа недоверчиво загудела, и с десяток мужчин взялись за свое золото. Джек Керне протиснулся поближе к Харнишу.

— Спорим, Время-не-ждет! — крикнул он. — Ставлю два против одного, что ты и в семьдесят пять дней не обернешься.

— Пожалуйста, без подачек, — отрезал Харниш. — Условия одни для всех. Сказано — шестьдесят дней.

— Семьдесят пять, — настаивал Керне. — Держу два против одного. У Пятидесятой Мили река уже вскроется, припай будет ненадежен.

— Деньги, что я тебе проиграл, твои, — возразил Харниш. — И не думай отдавать их мне обратно таким манером. Не стану я спорить с тобой и денег твоих не возьму. Но вот что я тебе скажу, Джек: сегодня счастье тебе улыбнулось; ну, а скоро оно улыбнется мне, и я отыграюсь. Вот погоди, когда начнется горячка. Тогда-то у нас с тобой пойдет игра крупная, под стать настоящим мужчинам. Согласен?

Они пожали друг другу руки.

— Он наверняка обернется в срок, — шепнул Керне на ухо Беттлзу. — Ставлю пятьсот долларов, что Время-не-ждет будет здесь через шестьдесят дней, — прибавил он громко.

Билли Роулинс ответил на пари, и Беттлз в полном восторге бросился обнимать Кернса.

— Черт возьми, и я хочу поспорить, — сказал Олаф Гендерсон, оттаскивая Харниша от Беттлза и Кернса.

— Платит победитель! — закричал Харниш, отвечая на пари Олафу. — А так как я непременно выиграю и раньше чем через шестьдесят дней мне пить не придется, то я плачу сейчас. Ну, валяйте, кому что? Заказывайте!

Беттлз, зажав в руке стакан с виски, опять взгромоздился на стул и, пошатываясь, затянул единственную песню, которую знал:

Генри Бичер совместно

С учителем школы воскресной

Дуют целебный напиток,

Пьют из бутылки простой;

Но можно, друзья, поклясться:

Нас провести не удастся,

Ибо в бутылке этой

тнюдь не невинный настой!

Толпа подхватила припев:

Но можно, друзья, поклясться:

Нас провести не удастся,

Ибо в бутылке этой

Отнюдь не невинный настой!

Кто-то отворил входную дверь. Тусклый предутренний свет проник в комнату.

— Время не ждет, время не ждет, — раздался предостерегающий голос.

Элам Харниш сорвался с места и кинулся к двери, на ходу опуская наушники меховой шапки. За дверью стоял индеец Кама с нартами; нарты были узкие и длинные — шестнадцать дюймов в ширину, семь с половиной футов в длину; дно, сколоченное из планок, было поднято на шесть дюймов над обитыми железом полозьями. На нартах, привязанные ремнями из лосиной кожи, лежали холщовые тюки с почтой, продовольствие и снаряжение для погонщиков и собак. Впереди нарт, вытянувшись в один ряд, лежали, свернувшись, пять лаек с заиндевевшей шерстью — все как на подбор, очень крупные, серой масти. Внешним видом — от свирепой морды до пушистого хвоста — они ничем не отличались от волков. Да они и были волки — ручные, правда, но все же волки по виду и повадкам. Две пары охотничьих лыж были засунуты под ремни на самом верху нарт.

Беттлз показал на один тюк, из которого выглядывал угол заячьей полости.

— Это его постель, — сказал он. — Шесть фунтов заячьих шкурок. Никогда ничем теплее не укрывается. Провалиться мне на этом месте, я бы замерз под таким одеялом, хоть и не считаю себя неженкой. Но Время-не-ждет такой горячий, прямо геенна огненная!

— Не завидую этому индейцу, — заметил доктор Уотсон.

— Он загонит его насмерть, будьте покойны, — радостно подтвердил Беттлз. — Я-то знаю. Я бывал с ним на тропе. Никогда-то он не устает. Он даже и не понимает, что такое усталость. Он может проходить целый день в мокрых носках при сорока пяти градусах мороза. Кому еще это под силу, кроме него?

Элам Харниш между тем прощался с обступившими его друзьями. Мадонна непременно хотела поцеловать его, и хоть винные пары туманили ему мозг, он все же сумел избежать опасности, — правда, он поцеловал Мадонну, но тут же расцеловался с тремя остальными женщинами. Потом он натянул длинные рукавицы, поднял собак и взялся за поворотный шест.

— Марш, красавцы мои! — крикнул он.

Собаки с веселым визгом мгновенно налегли на постромки, низко пригнувшись к земле и быстро перебирая лапами. Не прошло и двух секунд, как и Харнишу и Каме пришлось пуститься бегом, чтобы не отстать. И так, бегом, люди и собаки перемахнули через берег, спустились на скованное льдом русло Юкона и скрылись из глаз в сером сумраке.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

По Юкону вела утоптанная тропа, прокладывать путь в снегу не нужно было, и собаки шли со скоростью шести миль в час. Харниш и Кама, не отставая, бежали наравне с собаками. Они сменяли друг друга, по очереди берясь за шест, потому что это была самая трудная часть работы — мчаться впереди быстро несущихся нарт и направлять их. Тот, кто, сменившись, бежал за нартами, иногда вскакивал на них, чтобы немного передохнуть.

Это была нелегкая работа, но зато веселая.

Они мчались по утоптанному снегу с предельной скоростью, пользуясь, пока возможно, наезженной дорогой. Они знали, что ждет их впереди: когда начнется сплошной снег, три мили в час и то будет хорошо. Тогда уж не ляжешь отдыхать на нарты, но и бежать нельзя будет. И управлять шестом легко — все равно что отдых; зато трудно придется тому, кто будет шагать впереди на коротких широких лыжах и прокладывать собакам путь по нетронутому снегу. Эта работа тяжелая, и ничего веселого в ней нет. А еще их ждут такие места, где нужно переваливать через торосы и, в лучшем случае, можно делать две мили в час. Не миновать и очень каверзных перегонов, правда, коротких, но там и миля в час потребует нечеловеческих усилий.