Время не ждёт - [105]

— Спасибо!

Суд

Директор завода «Гефей» Крумбюгель и главный инженер Шредер сделали новую попытку продать Советскому Союзу серию лентосварочных машин. В этой сделке немцев интересовала не столько денежная выгода, сколько то, что актом покупки машин торгпредство СССР фактически признало бы их авторами изобретения. Но немцам не повезло. Их неблаговидная попытка совпала с вмешательством в дело «Игнатьев — «Гефей» влиятельных лиц из советского полпредства и торгпредства, с которыми Горький повстречался. Но Игнатьев тоже не сидел сложа руки. Он выехал в Москву и взял советский патент на свой метод электросварки. Таким образом, защиту авторских прав изобретателя Советское государство брало на себя. Об этом уведомил следователя имперского суда юрист торгпредства и начал сотрудничать с адвокатом Игнатьева Веснигом.

Почуяв опасность, Шредер и Крумбюгель приняли меры для контратаки. Они завербовали новых лжесвидетелей, придумали новую версию, не фигурировавшую на первом судебном разбирательстве. «Свидетели» показывали, что Игнатьев принес на завод чертежи своей конструкции со схемой обыкновенной электросварочной машины. Шредер же и Крумбюгель де внесли в них схему «ток перпендикулярен давлению», что собственно и является сущностью изобретения. Это утверждение «свидетелей» можно было легко опровергнуть с помощью первичных эскизов машины, если бы они не были утеряны или украдены.

Спустя несколько месяцев после взятия советского патента Игнатьев вновь выехал в Москву добиваться освоения проката ленты быстрорежущей стали на заводе «Электросталь». Что же касается цеха для производства резцов, то Бабурин и другой ответственный работник треста Каналенков сперва всякими проволочками оттягивали строительство, а затем стали открыто препятствовать ему. «Металлургия и режущие инструменты на нашем заводе — чужеродное тело, заноза!», — говорил Бабурин на коллегии Главметалла и эти же слова повторил изобретателю в своем кабинете.

— Почему же вы сразу не сказали об этом, а морочили мне голову? — вскипел Игнатьев.

— Говорил много и кому надо, а вам не обязан докладывать.

— Вы это могли сделать не по обязанности, а из чувства элементарного такта.

— Вы мне не читайте морали, потому что...

— Потому что бесполезно? — перебил Игнатьев. — Хотите сказать, что бесполезно ожидать от вас такта, вежливости, просто честного отношения к делу?

Невозмутимый Бабурин вдруг побагровел, навалился грудью на край стола и, выпучив глаза, заорал:

— Я не позволю разговаривать со мной таким тоном!

— Вы умышленно нарушали режимы резания, чтобы мои резцы горели, ломались, чтобы скомпрометировать мое изобретение...

— Это ложь, сплетня!

— Вы сознательно вредили делу!.. — не унимался Игнатьев.

— Довольно! — ударил кулаком по столу Бабурин и встал.

— Чтобы окончательно не погубить изобретение, я отныне порываю с трестом «Электросталь», потому что в нем сидят такие люди, как вы!

— Сделайте одолжение!

— И сделаю!

— Только не забудьте представить документы о подотчетных суммах, — бросил вдогонку уходящему Игнатьеву Бабурин, наливая дрожащей рукой воду в стакан.

Изобретатель хлопнул дверью, раздумывая над вопросом: был ли Бабурин вредителем, врагом или он принадлежал к числу мелких завистников, которым чуждо все новое и которые не терпят чужих успехов. Прошло несколько лет, и Игнатьев убедился в том, что Бабурин действительно не терпел чужого успеха.

Документы о подотчетных суммах не сразу нашлись. Игнатьев часто по рассеянности совал разные бумаги в такие места, что потом находил их с большим трудом. Он перерыл все бумаги в ящике стола, на подоконнике, в книжном шкафу. Почти на каждой полке за книгами лежали свернутые трубками бумаги. Вдруг он обнаружил среди этих свертков то, что всеми считалось потерянным. Сердце застучало... Нет, не финансовые это были документы — они нашлись в другом месте, а эскизы лентосварочной машины. А он, горемыка, искал их в Берлине. Вместе с эскизами оказались и две расписки чертежника Броунера о получении им денег за работу и фотокопии эскизов, на которых аккуратный немец-фотограф поставил дату съемки. Забыв все свои неприятности, изобретатель передал денежные отчеты «Электростали», а сам спешно выехал в Берлин.

Суд состоялся в начале 1929 года. Из двух ответчиков пришел один — Шредер. Это был тощий немец с бегающими, глубоко сидящими глазами. Он начал упорно доказывать, что в чертежах истца не было схемы «ток перпендикулярен давлению» и что схема эта была внесена в чертеж Броунером по его, Шредера, указанию. Броунер сказал гневно — «пусть его выгонят с завода «Гефей», но он не отступит от истины: схема «ток перпендикулярен давлению» в конструкции господина Игнатьева была». В защиту русского ученого выступили также рабочие его лаборатории Венцель и Кайбер. Шредер выставил против них десять свидетелей, среди которых был рыжий Гельмут. Он показал суду заявку Шредера и Крумбюгеля на лентосварочную машину с датой более ранней, нежели дата первого посещения Игнатьевым завода — «Гефей». Адвокат Весниг заявил, что дата поставлена задним числом, поэтому заявку следует рассматривать как фальшивку. Адвокат Шредера и Гельмут заявили протест против поведения Веснига, требуя от него доказательств своих слов. Весниг сказал, что Гельмут был некогда выставлен Игнатьевым из лаборатории за непристойное предложение, поэтому он не может считаться объективным свидетелем. Шредера же к его адвоката Весниг не раз ставил втупик, а под конец нанес им удар, решивший исход дела. Он представил судьям найденные эскизы, их фотокопии и расписки Броунера. К ним была приложена судебно-техническая экспертиза, подтверждающая, что эскизы эти соответствуют схеме изготовленных заводом «Гефей» лентосварочных машин. Фотокопии были помечены более ранней датой, чем заявка Шредера и Крумбюгеля.