Время наступает - [25]

Намму спускался по широкой дворцовой лестнице, вдыхая аромат магнолий, цветущих по обе стороны ступеней. «О Мардук! Великий судья богов! – с тоской думал он. – Во что ж это я ввязался?! Если даже мне удастся избежать кары людской, где укрыться мне от гнева твоего?! Каково же оно, слыть пророком, когда не ведаешь, доживешь ли до следующего дня!» Он вспомнил взгляд, которым там, у ног бактриана, когда он, чуть живой от страха, выпутывался из длинного покрывала, одарил его Кир. Слава царя персов неслась впереди грозного владыки. В разных землях, где бывал Намму, каждый знал, что Кир – завоеватель вовсе не злобен, но горе неразумному, посмевшему стать у него на пути! Ибо не ведает он преград.

«О, Мардук! – продолжал свое немое моление „пророк поневоле“. – За какие прегрешения вознес ты меня столь высоко? Я здесь один среди отчужденности и хлада, словно на горной вершине.,Однако же там, когда б волею своею решился я взойти на нее, лишь снег и кручи окружали бы меня. Здесь же каждый час приносит мне новых врагов. А сколько их еще будет?! Не сегодня-завтра Валтасар поймет, что в собачьей лапе больше пророческого дара, чем во мне. А на исходе дня шестого, вскоре после того, как на светлом небосклоне возгорится первая звезда, искушенные в писаниях праотцов своих, эбореи быстро распознают, что пред ними не царевич Даниил и уж вовсе не пророк. Можно представить себе их ярость! Кто знает, удастся ли уйти живым оттуда? А если и удастся, чего доброго, они обвинят меня в том, что я убил и ограбил того несчастного, нашедшего конец у самого края пустыни. И никого, никого вокруг, кто бы помог спастись. Бежать, скорее бежать!»

Намму шел нарочито медленно, чтобы никто не смог догадаться, какие мысли роятся у него в голове.

«О, Мардук златоликий! Бежать? Но куда и как?! Вокруг стен Вавилона – отряды персидской армии. А если переодеться нищим?! В лохмотьях, с горбом и клюкою, ковыляя ночной порой мимо персидских дозоров, быть может, удастся проскользнуть? А если нет… – пред внутренним взором снова зажглись холодным пронизывающим огнем львиные глаза Кира, – еще, чего доброго, примут за лазутчика! Никто и никогда не узнает, где упокоится мой прах».

Лучи, безмолвные, ласковые посланцы дневного светила, пробиваясь сквозь зеленую листву и редкие в эту пору лиловые соцветия глициний, оплетавших ажурный свод над ступенями, пятнами скользили по лицу царского советника, которого чудом спасенный Валтасар во всеуслышание назвал третьим человеком в царстве после себя и отца своего, Набонида. Внезапно тень, пав на задумчивый лик, затмила, точно срезала, солнечные лучи. Намму медленно, опасаясь увидеть преграду, возникшую перед ним, поднял глаза. Он хотел, чтобы сердце его в этот миг остановилось, и того, что должно было произойти далее, уже не произошло. Но сердце предательски стучало. Как показалось Намму, сейчас оно грохотало, выдавая местонахождение хозяина, страстно желавшего стать невидимым.

Взор Намму, до того обращенный внутрь, медленно, точно после сна, начал воспринимать окружающее. Перед его глазами была серая в подпалинах волчья шерсть. «Ну вот и все, – с непонятным облегчением вздохнул он, поднимая голову вверх. – Умирать страшно, но ведь только один раз, в один миг».

Перед Намму стоял царский телохранитель. Стоял, загораживая лестницу. Намму еще раз взглянул на волчью шкуру, покрывавшую чешуйчатый доспех гиганта, на его лицо, поросшее бородой почти до самых глаз, и почувствовал, как у него темнеет в глазах и подгибаются колени. В голове из глубокого омута прошлого всплыло повествование старого Абодара, услышанное тем от своего деда.

В те времена, когда Ниневия была сильной и процветающей, прадеду довелось пережить нашествие скифов. Лишь милостью богов тогда он остался жив. Понижая голос и невольно оглядываясь, говорил Абодар о том, как скифы пили кровь из горла своих врагов, как снимали кожу с рук, чтобы сделать из нее гориты [14], как украшали сбрую коня прядями волос, снятых с голов убитых врагов вместе с кожей. Он говорил, что скифские цари не умирают, как прочие люди, что их хоронят с оружием и конем, а вокруг ставят стражу из таких же вооруженных мертвецов. И в ту ночь, когда луна сияет в небе, точно кровавое око ястреба, они выводят свое войско из-под могильного холма, чтобы вновь пить кровь и нести смерть каждому встречному.

– О, добрый господин, – послышался над головой Намму мощный, хотя и несколько приглушенный, голос скифа. – Не угодно ли будет тебе уделить мне толику времени твоего среди возвышенных размышлений.

Если бы на месте грозного воина на ступенях перед новоявленным царским советником вдруг оказался старик Абодар, пожалуй, он изумился бы меньше, чем при звуках этой почтительной речи. До недавних дней Намму вообще не был уверен, умеют ли эти дикие звери, а ему как-то и в голову не приходило считать скифов обыкновенными людьми, умеют ли они разговаривать. По рассказам отца, им больше пристало рычать, точно горные барсы, или же выть, подобно волкам. Однако недавно, когда на стене над мелеющим Евфратом он впервые услышал голос стоявшего рядом с Валтасаром дикаря, Намму вдруг почувствовал к этому чудовищу невольную благодарность. Как быстро разгадал сей прирожденный дикий воин его туманные иносказания. И вот сейчас… Таким языком выражались эллины из далеких прибрежных городов Гераклеи и Халкидона, а уж никак не скифы, или, вернее, как именовали они себя сами – скалоты.