Время надежд (Книга 1) - [44]

- Поэтому ты не на его месте, - сказал Невзоров.

- Верно, - кивнул Арутюнов. - А помнишь, как в училище мечтали стать лейтенантами?

- И ели халву из посылок твоих родителей.

- Халву я с детства терпеть не мог, - весело блеснул глазами Арутюнов.

- Зачем же ее присылали?

- Отцу написал, что есть у меня друг, который любит халву.

- И сам тоже ел.

- Что не сделаешь ради друга! Нам бы вот еще хоть на три дня задержать у себя артиллерию.

- Ну, брось! Я должен сообщить, как отправляют эшелоны.

- Ладно, - вздохнул Арутюнов. - Теперь знаю, почему тебя любят женщины и начальство.

Хата затряслась от близких тяжелых разрывов.

- Где бомбят?

- Аэродром.

- Тот? - забеспокоился Невзоров.

- Рядом. Из пустых ящиков самолеты устроили.

Веток накидали... Перед этим они склады липовые расколотили. Шесть налетов было. А как догадались, то вымпел сбросили. - Арутюнов из кармана гимнастерки вынул бумажку.

Невзоров прочитал написанное корявыми буквами:

"Сучин сын ты, Иван".

- Отдам члену Военного совета Рыкову на память, - сказал Арутюнов. Его придумка.

И в этот момент у хатки громко застучали о рельс.

- Э-э, - Арутюнов глянул на потолок. - Летят...

Они вышли на крыльцо. Пять "хейнкелей" летели клином. По улице гнали коров. У сруба колодца сгрудились женщины с коромыслами, наверное уже привыкшие к гулу самолетов. На дворе толстая, коротконогая молодуха, выпустив из хлева бычка, пыталась загнать его обратно.

- Тащи за хвост. Иль приласкай, - деловито советовали ей связные, курившие самокрутки, лежа у плетня, возле мотоциклов. - Он ведь мужик, дура баба. Ласку требует...

- Чтоб вам языки перекосило, - огрызнулась молодуха.

Невзоров увидел, как от "хейнкеля", летевшего над селом, отделился большой предмет. Он, кувыркаясь, падал, и вдруг разнесся жуткий визг со скрежетом, будто заползавший под кожу.

- Мама родная! - ахнул часовой, приседая у крыльца.

- Э-э, - свистяще выдохнул Арутюнов. Глаза его округлились.

А вой нарастал. Отпустив бычка, молодка в страхе присела.

- Батюшки! - тоненько вскрикнула она и метнулась к стожку возле хлева, йак-то сразу нырнув головой в сено. Остались видны лишь ее толстый зад и дрыгавшие короткие босые ноги. К этому стожку кинулся пожилой связной, уткнулся возле ее ног.

Невзоров и Арутюнов одновременно упали, растянулись на мокрой еще после дождя земле. Невзоров ждал чудовищного взрыва, но услыхал лишь, как визг оборвался звяканьем.

И потом донеслись голоса:

- Не разорвалась!.. Бочка это... Железная бочка.

С-под бензина. И дырки в ней...

- Пра, обыкновенная... Ну, трясучка их задави!

Штуковину выдумали.

- Ревела-то как, аж в печенках засвербило.

Связной, уткнувшийся в стожок, приподнял голову, рукой вытирая широкое, облепленное сеном лицо. Кося глаза на дергающиеся ноги молодухи, он покрутил носом, сплюнул:

- Тьфу ты, неладная! - И, увидев смеющиеся лица бойцов, добавил: - А нечего рыготать. Все, как тараканы, елозили... Сомлела бабенка...

Рассмеялся и Арутюнов, отряхивая колени:

- Понимаешь, обыкновенная бочка... Идем!

- У меня к тебе одна просьба, - сказал Невзоров. - Лейтенанты Сергей Волков и Андрей Жарковой. Из какой-то десантной бригады.

- Повидать надо?

- Хотя бы адрес узнай.

- Какой разговор! Все узнаю, - пообещал Арутюнов. - Едем на железную дорогу. Там грузятся два мехкорпуса и артиллерийские полки.

- Три мехкорпуса.

Арутюнов посмотрел на часы:

- Третий уже сорок минут, как бой ведет. Что делать? Из боя танки не отзовешь...

VIII

Рано утром Гитлер вызвал к себе начальника абвера и члена ЦК национал-социалистской рабочей партии адмирала Канариса. Дожидаясь приема, адмирал разгуливал в большом холле, обставленном турецкими диванами На журнальных столиках, в чугунных вазах торчали букетики полевых нарциссов, которые у древних римлян были символом победы, а у греков считались хранителями могил безымянных воинов. Шторы с вытканными медью эпизодами тевтонских битв едва пропускали свет хмурого неба. И маленькая, худощавая фигурка адмирала в штатском сером пиджаке как бы терялась на фоне этих громадных, закованных в латы рыцарей.

Адмирал думал о том, что заставило Гитлера неожиданно покинуть ставку и вернуться в Берлин. Его светлые, будто хрустальные, глаза ничего не выражали, а лицо со щеками оливкового цвета, крупным носом, высоким, рассеченным продольной морщиной лбом казалось приветливо-спокойным. Он лишь часто и нервно приглаживал узкой ладонью белые, рано поседевшие волосы. У адмирала было немало завистников среди окружения Гитлера. Этот странный вызов мог означать и крупные неприятности.

"А если службе безопасности удалось нащупать мои тайные контакты? - от этой мысли у него дернулась щека. - Интриги, интриги... Придется выложить свой козырь: досье на шефа службы безопасности Рейнгарда Гейдриха. Начнет ли Гитлер от ярости кусать пальцы, узнав ко всему еще, что в жилах Рейнгарда течет не арийская кровь? Но это уж крайний случай. Проще действовать чужими руками".

Едва заметно покривив губы, адмирал наклонился к букетику цветов, испускавших тонкий аромат увядания.

Характер Гитлера во многом еще оставался для него загадкой. В детстве Адольф был застенчивым, сентиментальным, плакал, когда его сверстники били кошек, и мечтал стать художником.