Время московское - [81]

— Данке, данке, каспадин купец, — загалдели мальчишки, поймав монету.

Сашка решил еще раз попытать счастья и бросил мальчишкам еще один медяк, тут же ими и пойманный.

— Скажите-ка, мальцы, а где находится контора Некомата Сурожанина?

— Ничего не знайт, ничего не знайт, — испуганно затараторили мальчишки и, сорвавшись с места, тут же умчались, грохоча своими тележками. Вторая монета, брошенная им Сашкой, валялась на мостовой, застряв в щели между бревнами.

— Да, Адаш, чувствую: непросто нам тут будет.

Номер, отведенный им на постоялом дворе, был тесноват, что вновь послужило поводом для проявления недовольства со стороны Адаша. Он было принялся высказывать Сашке, что думает о купечестве вообще, и о хозяине данного постоялого двора в частности, но тот не стал слушать старого ворчуна.

— Адаш, сиди здесь и носа за дверь не высовывай, а я — на разведку.

Он спустился вниз и, принюхавшись, определил местонахождение местного трактира. В большом полуподвальном помещении (восемь ступеней вниз) было сумрачно и шумно. Света, проникавшего в зал через маленькие окошки, расположенные под самым сводчатым потолком, было явно недостаточно, и кое-где на столах стояли горящие свечи в заплывших воском глиняных или деревянных поставцах. Еще от входа он заметил одну компанию и теперь, несмотря на свободные места за другими столами, направился именно туда.

— Здравствуйте, дяденьки. Хлеб да соль. Можно мне тут с вами сесть? — жалобно попросил Сашка.

— Здравствуй, сынок. Садись, от нас не убудет, — ответил ему самый старший.

Несмотря на завидный рост и широкие плечи, Тимофей выглядел моложе своих лет. А сейчас, гладковыбритый, да еще в купеческой одежде, по самой сути своей призванной подчеркивать основательность и солидность, казался совсем юнцом. Компания же, к которой он подошел, состояла из трех русских купцов: двоим было где-то под сорок, а третьему — сильно за пятьдесят.

Сашка не заставил себя долго упрашивать и тут же расположился напротив пожилого купца.

— Первый день в Колывани я, — радостно сообщил он собеседникам. — Уж подскажите, сделайте милость, что б тут такого заказать, чтобы для русского человека было съедобно. А то накормят басурмане черт-те чем и, сам не зная, оскоромишься. Пост ведь…

— Для страждущих и странствующих нет нужды посты блюсти. Бери кровяные колбаски, уж больно хороши они здесь. — Купцы с веселым любопытством разглядывали Сашку, как некий забавный артефакт.

— А скажи-ка, вьюнош, — поинтересовался один из купцов, — один ты здесь, с компанией или, может, с родителем своим?

Отправляясь, как он выразился, на разведку, Сашка не имел конкретного плана. Он лишь исходил из того, что любой человек, будучи сытым, становится более общительным и разговорчивым. С этой точки зрения трактир при постоялом дворе для разведки был идеальным местом. Когда же он заметил трех русских купцов, сидящих в углу зала, понял, что судьба сегодня благоволит к нему.

— Я, дяденьки, в Колывань приплыл из Ростока вместе с одним ордынцем, который до недавнего времени в Норгской земле был бароном, — ответил Сашка, наивно хлопая ресницами.

Как он и ожидал, такой ответ заинтриговал собеседников.

— Как же у вас такая компания необычная образовалась? — Купцы даже перестали жевать и опустили кружки на стол. В этот момент к столу как раз подоспел половой с полудюжиной кружек пива, и один из купцов распорядился: — Эй, любезный, кровяных колбасок с тушеной капустой нашему другу.

Сашка отхлебнул пива из кружки, отер с губ пену и ответил:

— Это, дяденьки, длинная история. Не знаю, будет ли вам интересно ее слушать.

— Давай, давай, сынок, рассказывай, — подбодрил Сашку самый старший. — Мы хоть люди и занятые, но любим интересные истории послушать. А твоя история, чую, будет шибко интересная.

— Ну хорошо, — послушно ответил Сашка и вновь отхлебнул пива. — Я из старой купеческой семьи. Батюшка мой имел хлебную торговлю в Холмогорах. Дело они вели с товарищем и продавали зерно англичанам. Но на все Божья воля, и год назад батюшка мой помер. Не успели мы справить сороковины, как явился батюшкин товарищ и говорит, что в их совместном с батюшкой деле нашей доли ничуть не осталось. И заемные письма показывает, якобы батюшка у него денег занимал под свою долю. А я уж батюшке вовсю помогал, хоть мне тогда и семнадцати годков не было. Обо всех делах батюшка мне рассказывал, и я доподлинно знаю, что он у товарища никаких денег не занимал. Хотя рука в письмах вроде и батюшкина. Как он их смастерил эти письма-то, товарищ-то батюшкин, не знаю. Судились мы в княжеском суде, и суд все батюшкину товарищу присудил. Матушка моя от таких известий едва жива осталась. Но что поделаешь, жить надо — у нее кроме меня еще пятеро мал-мала меньше. Все у нас отобрали, осталась только у матушки толика денег небольшая, припасенная на черный день. Вот этот черный день и наступил.

— Ах, подлец! Ах, мерзавец! — завозмущались купцы. — Не по-русски это, не по-купецки.

Особенно близко к сердцу принял Сашкину историю самый младший из них:

— Вот так вот, товарищей-то в дело пускать! А батянька-то твой не болел?