Время московское - [37]

— Не бывать этому! — взревел боярин Федор и хлопнул кулаком по столу так, что посуда жалостно звякнула. — Не допущу! Не будь я Федор Воронец…

Над столом повисла гнетущая тишина.

— Дядя Федор, а откуда у нас прозвище такое — Воронец? — поинтересовался Сашка лишь для того, чтобы несколько разрядить непонятную ситуацию, возникшую после вспышки боярского гнева.

— А-а… Это прозвище старше нашей фамилии. Расскажи Иван. — Похоже, боярин Федор начал уже успокаиваться.

— Было это очень давно, — начал Иван, — еще до Исуса, лет четыреста, а может, и пятьсот назад. Поехал наш предок в Царьград, его тогда еще Еросалимом и Троей называли. А иные говорили: Ром или Византия, как и ныне. Как звали нашего предка до той поездки, бог весть. Предание не сохранило его прежнего имени. А поехал он наниматься к ромейскому императору на воинскую службу. Тогда много русаков в Роме служило. Сошел на пристани с корабля — видит стены пред собой высокие и град велик. — Иван, видимо, не первый раз рассказывал эту историю, любил это дело и, рассказывая, начинал подражать профессиональным сказителям, поющим свои древние песни под гусли на площадях, в трактирах и иных людных местах. — Подходит к страже у ворот и говорит: я, мол, с Руси, прибыл на службу к вашему императору наниматься. «Проходи», — говорят. Идет он по городу и дивится. Улицы камнем мощенные, а дома вокруг каменные тож, да по три, по четыре, а то и по шесть и семь этажей. А самое чудное — нигде ни одной живой души. Заходи в любой дом, бери, что тебе по нраву и иди себе с богом. Но не таков наш предок был. Да тогда и в заводе у русских людей такого не было. Что такое воровство, татьба или разбой — слыхом не слыхивали. Ну вот, идет он по улице, ведет коня в поводу, и даже дорогу к императорскому дворцу не у кого спросить. И тут слышит рев страшен, как от тысячеголового зверя. «Эге-ге, — решил он, — понятно теперь, куда народ подевался. Непонятно только, почему стража у ворот ничего не знает. Что ж, делать нечего — надо со зверем бой принимать». Снимает со своего боевого коня поклажу, достает оттуда броню, облачается сам, облачает доспехом и коня своего. Оружие — на изготовку, и тронулся в ту сторону, откуда страшный рев раздается. С каждым шагом рев все сильнее, и ясно уже добру молодцу, что у зверя не одна тысяча голов. Хоть и страшно ему, но едет. И подъехал к самому логову зверя. Домище огромный, такого он еще в городе не видел. И стены у него не прямые, а бегут криво, как бы по кругу. А тут рев как раз замолк, и стало тихо-тихо. Муха за квартал отсюда пролетит — и то услышишь. И вдруг голос человеческий кричит что-то не по-нашему, потом еще один и еще, и снова страшный рык тысячеголового зверя. Поехал наш предок крутом, вдоль стены чудного дома. Глядь, ворота. Он только хотел толкнуть копьем створку, а она перед ним сама отворилась. Проехал он ворота, не оглядываясь, только услышал, как они за ним со стуком закрылись. Едет по узкому темному проходу, а впереди свет брезжит. И снова тишина установилась. Выезжает он из узкого прохода, а свет такой яркий, что ослепило его на миг, чувствует лишь, что вокруг него широко, просторно стало. И тут вновь такой рев раздался, что он на мгновение не только ослеп, но и оглох. Только к нему зрение вернулось, глядь — а уж зверь перед ним. Обрадовался казак. Он-то думал, что зверь величиной с дом, а тот всего лишь раза в четыре больше нашего волка обычного. Да с гривой густой вокруг морды. Кинулся зверь на предка, тот и вонзил ему копье прямо в пасть. Только успел копье освободить, как второй зверь подоспел. Пронзил он его копьем, да не увидел, что сзади на коня запрыгнул еще один. Когти зверя — как ножи острые. Но не пробили они толстую кояру,[7] коня покрывавшую, да и предка доспех защитил. Но присел конь со страху на задние ноги, спрыгнул зверь на землю, тут и предок с седла соскользнул, правда, копье, во втором звере застрявшее, ему бросить пришлось. Глядит, а вокруг него семь таких зверей расположились полукругом. «Не дай бог, — думает, — коня задерут. Где ж я тут такого боевого коня раздобуду?» Только успел коня по крупу хлопнуть, чтоб тот обратно в проход убегал, да меч с боевым топором обнажить, как кинулись на него сразу три зверя. Только с ними расправился, как бросились на него еще четыре зверя. Со всех четырех сторон. Будь, конечно, на казаке доспех похуже, не устоять бы ему. Но броня у него была добрая, из вороненой стали, в масле, то есть закаленная. А сталь от такой закалки становится черной как вороново крыло. И конь у него был вороной, и кояра на коне черного цвета.

Встретил одного зверя топором прямо в череп, да так, что засел там топор — не выдернуть. Второму вонзил меч в грудь по самую рукоять. Но двое других сбили его с ног, катают по земле. Не выдержали ремни. Уж шлем слетел с него, нагрудник на одном честном слове держался. Один зверь предка за руку прихватил и тянет в сторону. Сверху ему наручник мешает, а снизу зверь уже плоть разорвал и вот-вот кость сломает. А казак не может от него отбиться, ибо второй рукой мечом машет, от другого зверя отбивается. Изловчился он и отсек зверю лапу. Тот взвыл, отбежал в сторону. Тут уж он и вонзил меч прямо в шею, в гриву густую тому зверю, что руку его терзал. Пал тот замертво, кровью истекая. Высвободил предок руку из пасти и подошел к трехлапому зверю. Тот не убегал, словно желая смерти. Пожалел его казак: все одно без лапы не жилец — и ударил его точнехонько в сердце. Повалился зверь наземь, и раздался тут такой рев, что понял предок — вот теперь-то и начнется настоящая битва. А то, что было, — это так, разминка. Поднял он голову, чтобы наконец-то осмотреться. Батюшки-светы! До самого неба поднимаются крутые склоны! А на склонах — скамейки рядами, и на них — люди. И все орут, руками машут… — Тут Иван сделал паузу, переводя дух. Все, без всякого сомнения, кроме Сашки, слышали эту историю уже не один раз. В этой паузе, видимо, всем полагалось рассмеяться. И Адаш с Самко очень даже натурально изобразили короткий смешок. Даже боярин Федор Васильевич улыбнулся. — Это был Колизеум, — торжественно провозгласил Иван и для Сашки пояснил: — Это ристалище такое каменное с местами для многих зрителей. Все жители Царьграда могут в нем уместиться. Представляешь? — Сашка очень даже представлял, поэтому спокойно кивнул головой. Иван, судя по всему, ожидал от него несколько иной реакции, но, в конце концов сделав скидку на эмоциональную недоразвитость младшего брата, продолжил: — Огляделся предок вокруг. Нет никакого зверя. Все звери побитые на ристалище лежат, а еще — трупы людей, зверьми разорванных. А народ на скамейках кричит, победителя славит. Как я уже говорил, наших в те времена немало в Царьграде было. И все они в тот день вместе со всеми жителями были в Колизеуме. Кто-то крикнул: «Молодец, воронец!» Другие подхватили, и скоро уже все кричали в лад: «Молодец, воронец!» Воронец — в смысле черный весь, вороной то есть. Бегут тут к предку служки, ведут его под руки к императору. А император, оказывается, объявил, что, если сыщется такой храбрец, который львов победит, получит от него большую награду. Львы к тому времени уже много бойцов разорвали, а тут предок наш ненароком в Колизеум забрел.