Время молчать и время говорить - [44]

– Не помню.

Мне, Гилелю Бутману, сидеть, а ему, Володе Шарову, работать. Каждому свое. И я его понимаю. Вероятно, на его месте и я поступил бы так же.

– Пригласите свидетельницу Парелу Цинковскую!

Дверь в зал открывается, и по рядам проходит легкий шелест. По проходу идет, дробно выстукивая каблучками, красивая длинноногая девушка с рассыпающейся по плечам копной темных волос. Коротенькая юбочка не достает до коленок, яркая кофточка обтягивает ладную фигуру, медальон на тонкой цепочке свисает с округлой белой шеи и ложится в ложбинку между упругими грудями.

Я не вижу ребят, сидящих у меня за спиной, но, кажется, я слышу легкий стон. Хоть и сионисты, а все же мужчины.

Парела, в прошлом стюардесса гражданского воздушного флота, а ныне продавщица универмага в Риге. Судья предлагает ей опознать среди обвиняемых того гражданина, который заходил в пилотскую кабину во время рейса Ленинград-Рига 19 февраля 1970 года. Свидетельница медленно обводит нас глазами. Еще раз. Нет, она не может никого опознать. Дверь закрывается за Парелой Цинковской. Прости меня, прекрасная полячка, что я паровым катком прошелся по твоей судьбе…

Вслед за бывшей стюардессой в зал входит пилот самолета. Еще идя по проходу к свидетельскому пульту, он внимательно осматривает нас.

– Вот этот товарищ, – говорит он очень дружелюбно, показывая на меня, и улыбается. Простой русский парень. Может быть вспомнил ту самую бутылочку вина, мой подарок, которую, надо думать, они дружно раскупорили после окончания рейса. Это не суровый общественный обвинитель на самолетном процессе – летчик Меднаногов. Этот не научился еще играть. И его улыбка, и обращение ко мне "товарищ" показывают, насколько он верит в тюльку, что мы хотели убить пилотов.

В качестве свидетеля выступает русский сослуживец Лассаля Каминского, которому Лассаль давал читать "Эксодус". Адвокат Лассаля, пытаясь доказать, что его подзащитный распространял сионистскую литературу вовсе не для того, чтобы склонять читателей к выезду в Израиль, решается применить театрально-психологический прием:

– Скажите, – обращается он к свидетелю, – почему вы с семьей решили переселиться в государство Израиль?

Свидетель Александр Верховский нервно вздрогнул и оглянулся на зал. Он был одним из тех миллионов, который мог бы сказать о себе словами нашего неугомонного Гарика:

"Я государство вижу статуей:

мужчина в бронзе, полный властности,

под фиговым листочком спрятан

огромный орган безопасности"[16].

Свидетель вздрогнул недаром – он знал, что немало фиговых листочков находятся в зале.

– Я… в Израиль? Я ведь русский, – пытался начать объяснения Верховский, но от волнения голос его осекся, в горле перехватило, и он не смог продолжить.

– Я еще раз вас спрашиваю, когда вы, русский человек Александр Верховский, решили покинуть вашу родину и переселиться на постоянное жительство в еврейское государство? – возвысился строгий голос адвоката.

Понимая, что не только его личная судьба, но и судьба потомков на несколько поколений решается в эту минуту, свидетель собрался, наконец, с силами и, заикаясь от волнения, объяснил, что он даже и в мыслях своих никогда ничего подобного не имел, что его Россия вполне устраивает, просто он интересовался историко-географической литературой о разных государствах мира.

Адвокат победно оглядел судей. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Адвокат Лассаля Каминского забыл, что в пьесе он актер, а не режиссер. Однако "огромный орган безопасности" ничего не забыл. После окончания нашего процесса судья Исакова стала заслуженным юристом РСФСР, а адвокат Рождественский перестал был членом коллегии адвокатов Ленинграда.

Подходит к концу пятый день суда. Выступают последние свидетели. Мне, читавшему показания на предварительном следствии, интересно сопоставить их с показаниями на суде. Большинство было на уровне. И там, и здесь. Но даже те одиночки, которые в Большом доме, наедине со следователями, не устояли, здесь, лицом к загородке для обвиняемых, спиной к нашим родственникам в зале, срочно корректировали свои показания.

Дает показания высокий, крепкий парень: антисоветских взглядов не замечал ни у кого из членов организации, антисоветской литературы не видел. Только мы, сидящие за загородкой, знаем, какие определения давал организации Саша Фридман во время предварительного следствия. Для того, чтобы пилюля наша была невыносимо горькой, следователи сделали то, что при других обстоятельствах они не сделали бы ни в коем случае. Они приобщили к материалам дела письмо Александра Фридмана в органы КГБ от начала июля 1970 года. В дни, когда большинство из нас еще молчало, он писал в письме, что хочет рассказать органам все, что ему известно о нашей антисоветской преступной деятельности при условии, что КГБ арестует всех не арестованных активистов сионистской организации, и, особенно, Гилеля Шура, который завлек Фридмана на задний двор одного из домов и на понятном русском языке растолковал, что ожидает Фридмана, если он заговорит. Напрасно трудился мой тезка: Фридману очень не хотелось стать подследственным. И он был готов платить любую цену, чтобы остаться свидетелем.