Время молчать и время говорить - [42]

Однако из этого правила есть исключение. В случае, если в подготовительных действиях содержался состав какого-либо другого преступления, то обвиняемый несет наказание за то, другое, преступление. Я признал себя виновным в антисоветской агитации и пропаганде, так как в описательной части ст. 70 УК РСФСР говорится, что антисоветская агитация и пропаганда может проводиться либо в целях подрыва или ослабления советской власти, либо – совершения отдельных особо опасных государственных преступлений.

Мне было ясно, что за свою роль в организации операции "Свадьба" я должен был что-то получить и моя "получка" вписывалась в рамки ст. 70 УК РСФСР без признания целей подрыва и ослабления советской власти. Да и психологически мне важно было сбить квалификацию статьи, предусматривающей сверху расстрел, на статью с максимумом в семь лет лишения свободы.

Сегодня, когда я заново анализирую юридическую сторону нашего процесса, мне ясно, что даже при моей организационной роли в первом варианте операции '"Свадьба", статья об антисоветской агитации и пропаганде – лишняя в моем букете, как и в букетах остальных, хотя и по разным причинам. Мои действия по организации операции "Свадьба" можно было бы квалифицировать как пропаганду и агитацию, направленную на совершение отдельного особо опасного преступления – измена родине – если бы самолетчики действовали в ущерб государственной независимости, территориальной неприкосновенности или военной мощи СССР. Так как всего этого не было, то у них была дутая измена родине, а у меня – дутая пропаганда на совершение дутой измены родине.

Я выступаю уже несколько часов – рассказываю свою биографию. В ней отчетливы два элемента: мое неприятие капитализма как социального строя, не имеющего будущего, и вера в социализм как социально справедливый строй. Второй элемент – глубокое чувство принадлежности к еврейскому народу, разбросанному по континентам, сострадание к его трагической судьбе во всех поколениях и особенно в нашем, неприятие антисемитизма в любой форме, стремление уехать в Израиль как решение проблемы.

Продолжаю разматывать свою биографию. Перед молчаливыми друзьями. И молчащими врагами. А биография моя – сплошная цепь столкновений с антисемитизмом, которые медленно и верно превращали меня из обученного комсомольца в уверенного сиониста. Моя жизнь – постоянная борьба за свое национальное достоинство в условиях полной беззащитности. Почему именно я должен был собрать то колхозное собрание, хотя в бригаде был парторг? Почему?

Перекидываю мостик к антисемитизму в других странах. Останавливаюсь на Лиге защиты евреев Меира Кахане в США. Не принимая их методов, я принимаю их цели, ибо антисемитизм марширует по планете и мы вынуждены от него защищаться. Но даже самые опасные действия Лиги не идут ни в какое сравнение со страшным террором палестинцев – убийц безоружных детей из мошава Авивим.

Заканчивая свое выступление, я оставляю открытым вопрос о сомнениях своей юности: является ли антисемитизм в СССР государственной политикой или проявлением позиции одиночек, в том числе занимающих государственные посты. Ответ мне ясен давно, и он привел меня в ряды организации. Ответ ясен и тем, кто сидит в зале, справа и слева от прохода, хотя и в разной степени.

Для чего я говорю так много об антисемитизме? Я против него или за? Было время, когда я ненавидел антисемитизм и антисемитов, не вникая особенно в суть. Теперь от всего этого осталась только эмоциональная ненависть к антисемитам. Зато мое рассудочное отношение к антисемитизму прошло эволюцию. Не могу сказать, что я его люблю. Но могу сказать, что я его хочу. В условиях полного разгрома еврейской культуры и религии евреи СССР давно бы утонули в дебрях так называемой новой интернациональной общности советского народа, и мы, девять еврейских парней, сидящих на скамьях подсудимых, тоже растворились бы в ней без остатка, если бы не антисемитизм. Индивидуальные страдания каждого из нас от антисемитизма нужны всей нашей седой истории. Я заканчивал речь:

– В обвинительном заключении говорится, что я признал себя виновным в членстве в антисоветской нелегальной сионистской организации. Но если вникнуть в суть этих слов, то "антисоветскость" нашей организации заключалась только в определенном косвенном ущербе, который мы причинили нашей деятельностью, никогда не преследовавшей цели ослабления и подрыва советской власти. Да, наша организация была нелегальной. Но только в том смысле, что мы не могли зарегистрировать и не зарегистрировали нашу организацию в соответствующих финансовых органах. Да, наша организация была сионистской. Но в нашем понимании сионизм – учение о том, что евреи имеют право иметь собственное независимое государство на своей древней земле и могут свободно эмигрировать из всех стран мира и поселяться в нем. Между этим сионизмом и сионизмом, о котором пишут советские газеты, нет ничего общего.

Моя речь длится почти шесть часов – раньше я считал, что это по силам только Фиделю Кастро. В конце я уже хриплю, но у меня нет секретаря, чтобы закончить за меня. Сажусь полностью обессиленный. Начинают выступать ребята – я почти ничего не слышу. Кладу голову на загородку и начинаю постепенно приходить в себя. В это время солдат на несколько секунд отходит от загородки. Владику Могилеверу этого достаточно, чтобы шепнуть мне: