Время красного дракона - [6]

К ведьме приходили лечиться тайком и большие люди. Бывали у знахарки председатель исполкома Гапанович, директор завода Завенягин, начальник стройки Валериус, красавица комсомолочка из газеты Людмила Татьяничева. Некоторые приходили, возможно, из любопытства. Другие — по долгу службы, в интересах науки. Доктор Функ даже подружился с колдуньей. Бабка знала много старинных казачьих песен, по этой причине былинную сказительницу навещали поэты — Макаров, Ручьев, Люгарин....

Работникам НКВД все было известно: из руководителей трижды приезжали к ведьме в одной машине Ломинадзе и Завенягин. В дружбе между собой они не были, в одну машину никогда в других случаях не садились. Старуха была арестована на законном основании, не без причин. А они просили освободить знахарку-преступницу. И каким образом такой крупный руководитель, как Авраамий Павлович Завенягин, проведал об аресте маленькой старушонки? У него ведь на плечах металлургический завод, рудник, город вместе с трамвайными кишками, бараками, вошебойками, поэтами, вонючими уборными и стремлением построить социализм.

Порошин знал Завенягина еще тогда, когда жил в Москве, был вхож через отца-профессора медицины в самые высокие круги общества, руководства страны. В Москве же встречался он на даче Серго Орджоникидзе и с нервным, вспыльчивым Ломинадзе.

— Ты мне понравился сразу, Аркаша! — говорил Завенягин юнцу Порошину.

— Интеллигент, белоручка! — насмехался грубовато, но добродушно Виссарион Ломинадзе.

Но Менжинский и Ягода доверили Аркадию Порошину на Лубянке новый отдел. Да вот отец-профессор был неожиданно арестован. Попал в опалу и Аркадий. В результате — новое назначение, ссылка к Магнитной горе. На должность заместителя начальника милиции. Порошин прекрасно понимал, что жизнь и карьера рухнули. Его невеста Клара уже нашла другого. Оставалось одно — затаиться, чтобы уцелеть. В Магнитогорске его приняли холодновато, косились на франтоватую кожаную куртку черного хрома, на модный заграничный галстук с изображениями дракончиков, блестящие сапоги, запах шик-одеколона, голубую рубашку.

* * *

Начальник НКВД Придорогин вошел шумно, отбросив дверь пинком, потер ладонью свой сабельный шрам на лице:

— Меня вызвали в Челябинск. Останешься за начальника, Порошин. Как у тебя дела, Аркаша, движутся?

— Какие дела?

— С антисоветской листовкой. С похищением трупа. И сигнал о вредительстве Голубицкого не расследован.

— Бумажку с выдержками из Библии следует, по-моему, выбросить.

— Ты с ума сошел, Аркаша? Да ведь наши же сексоты, эти вонючки — Шмель, Разенков и на нас с тобой донос намалюют. Будто мы пособники и укрыватели контры. Опасайся этих гнид-осведомителей. И уничтожай их, так сказать, периодически, для профилактики. Не будь чистоплюем.

— Но ведь никакой антисоветчины в бумажке нет. Там цитаты из евангелия.

— Ты можешь сие доказать, Порошин?

— И доказывать не стану. У меня память хорошая. Выдержки из «Откровения» Иоанна Богослова, глава шестнадцатая.

— Но выдержки, Аркаша, со смыслом, с намеком. Любому понятно, что контра изображает революцию, товарища Сталина. Как там сказано? «Они пролили кровь святых и пророков... престол зверя... и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания». Это ж, Порошин, как бы наиточнейший портрет нашей эпохи. Ась? Усек!

— Не хочется, Александр Николаевич, раздувать из мухи слона. Почерк детский. Написано скорее всего девочкой, школьницей.

— Почему полагаешь, будто прокламацию нацарапала девочка?

— Я знаю основы графологии, ну и чутье.

— Ладно, Порошин. Передай дело о листовке Матафонову. А сам займись этой чертовой бабкой. Прокурор подозревает, что мы ее прикончили и закопали. Но ведь не было этого. Стукнул ее сгоряча сержант пару раз. Ну, объявим ему выговор, если без причины бил. А старушенция сама концы отдала. Если бы нам потребно было уничтожить бабку, мы бы оформили приговор через решение тройки. Подозрения в отношении нас глупые, зряшные. Но кто мог стащить из морга труп? Голова идет кругом. Ну, бывай! Я поехал. И чуть не забыл: если в городе появится московская скульпторша Вера Мухина, организуй оперативное наблюдение. Есть указание, сверху. Прощевай!

* * *

Конопатый детина Матафонов нарочито кашлянул, стукнул легонько в дверь кабинета:

— Разрешите войти, товарищ начальник? Здрасьте! Прибыл по вашему приказанию!

— Здравствуйте. Присядьте сержант. И не зовите меня начальником. Просто — Аркадий Иванович.

— Нам ить, как прикажут, — смущенно прятал свои большие красные руки сержант.

— По указанию Придорогина я поручаю вам, товарищ Матафонов, дело об антисоветской листовке.

— Слушаюсь, товарищ начальник Аркадий Ваныч! — гаркнул сержант, вскочив со стула.

— Не кричите, пожалуйста, сержант. Присядьте. Вы же не в лесу. Зачем кричать? И не смущайтесь без причин. Возьмите папочку с документами. Здесь, собственно, нет ничего, кроме сигнала от осведомителей. Но докладная студентки Лещинской умна, ее предположения верны. Начните расследование со школы. Покажите бумажку учителям. Почерк детский без попыток изменения. Написала, наверно, девочка. Возраст примерно 14-15 лет. Учится хорошо, примерна, одета опрятно, цвет волос — золотистый, худенькая, синеглаза. Взгляд на незнакомца — озорной. И не из рабочих бараков она, а из казачьей станицы. Антисоветчицу сию можно найти за два-три дня.