Время героев - [85]

— Ты хорошо ходишь, русский! — крикнул насмешливо Зелимхан. — Мы ждали тебя только завтра.

Он знал, что пленный уже понимает их речь, и говорил свободно, не стесняя себя в выражениях. Второй молчал и хмуро оглядывал беглеца.

— Пора возвращаться, русский. Мы отвезём тебя к твоей клетке. Там тепло, сухо и сытно. Одевайся и подходи. Мы забираем тебя с собой.

Новицкий мотнул головой и расставил ноги пошире.

— Подойди и возьми, — процедил он с угрозой, перехватывая удобнее сук, уже вполне выглаженный ладонями за долгие часы странствия.

Второй нукер ловко выхватил винтовку из чехла, висевшего за спиной, но Зелимхан мотнул головой и направил ствол вверх.

— Мы не будем подходить. Мы пошлём к тебе наших гонцов. Ты можешь отбить своим оружием пулю? Что стоит палка против ружья? Что стоит овца или коза против волка?

Он наклонился вперёд и заговорил ровным, спокойным голосом, словно убеждал неразумного мальчика:

— Ты ловко убежал, русский. Ты хорошо шёл. Ты не потерял направление, не упал со скалы, не замёрз ночью, тебя не разорвали голодные волки. Но мы знали, куда ты выйдешь, и ждали тебя: мы с Магометом здесь, Селим и ещё двое — в соседнем ущелье. Мы оказались умнее, а ты проиграл. Это как нарды, русский. Зачем обижаться, если противник сумел найти ход сильнее? Одевайся, поедем. Джабраил уже соскучился ждать.

Новицкий прикрыл глаза, собрался и с силой ударил дубинкой о соседний ствол так, что верно служивший ему посох, крякнув, переломился. Сцепив зубы, Сергей подумал, что так бы он сломал саблю, если сумел бы, перед капитуляцией. Оделся, затянул потуже пояс черкески и, держа голову как можно выше, пошёл навстречу разбойникам, стараясь не хромать, не спотыкаться. Зелимхан, довольно улыбаясь, спрыгнул с коня...

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

I

Через два дня Новицкий, как и полгода назад, снова въезжал в селение. Так же его ноги были стянуты ремнями, повод коня привязан к задней луке седла едущего впереди нукера; так же собралась толпа ребятишек встречать пленного русского. Но на этот раз никто не пытался его оскорбить, никто не бросал камни и комья глины, напротив, многие улыбались и приветствовали его, словно хорошего знакомого и славного человека. Когда толпа расступилась, пропуская его к той же самой тюрьме, Сергей вдруг видел прямо перед собой Зейнаб. Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу, потом девушка резко повернулась и пошла, побежала прочь, скоро скрывшись за углом ближайшей сакли. Зелимхан спешился, сам разрезал ремни, спутывавшие Сергея, помог тому спуститься на землю и войти в дом.

Шавкат тоже встретил Новицкого радушно, как отлучившегося по своим делам гостя. Сергей был изумлён подобным приёмом. Он ожидал, что его изобьют, и вся гордость, воспитанная в нём дома, в полку, на службе, требовала защищаться до изнеможения, пока врагам не достанется лишь бесчувственный кусок мяса. Он сказал об этом Зелимхану ещё там, в долине, как только одноглазый направился к нему с плетью в руке. Задыхаясь от бессильного гнева, Новицкий прокричал, что никакого насилия над собой не потерпит.

Зелимхан остановился, растерянный.

— Что ты говоришь, русский? Кто хочет тебя избить?

Он взглянул на плеть, которую привычно держал в руках, скрутил и заткнул за пояс.

— Ты дворянин, и я дворянин. Я могу убить тебя, но бить никогда не буду...

По тому, как обращались с ним нукеры, сопровождавшие Зелимхана, Сергей вдруг понял, что и они увидали в нём равного. До побега он был только ценной добычей, которую можно обменять в конечном счёте на ружья, порох, лошадей и свинец. Теперь рядом с ними ехал такой же джигит, так же, как и они, не терпевший неволи, так же согласный променять достаточно надёжную, относительно тёплую и сытную несвободу на существование, пусть с подведённым от голода и холода животом, но всё-таки вольное.

Тем не менее его заковали. Впрочем, другого Новицкий не ожидал. Снова надели обручи на щиколотки и запястья, заменили звено в цепи, что тянулась к ошейнику. Первые сутки Сергей пролежал навзничь, не шевелясь. Один раз поднялся, отошёл в дальний угол, где устроено было для него отхожее место. На третье утро Шавкат потрепал его за плечо.

— Поднимайся, русский. Есть надо.

— Не буду, — угрюмо отозвался Сергей, отворачиваясь от сторожа.

Но парень не унимался.

— Вставай, вставай. Зачем силы понапрасну терять? И Зейнаб обидишь — нехорошо.

Новицкий сел. Рядом с наполненным золой очагом рыжая девушка, присев, расставляла на доске, служившей ему столом, нехитрое угощение — тот же горшочек с кашей, кусок мёда в сотах и разломанную пополам лепёшку. Услышав, как зашевелился Новицкий, она тут же вскочила, закрыла лицо углом головного платка и выскочила за дверь. Но у самого выхода она вдруг обернулась и бросила в Новицкого взгляд такой силы и остроты, что тот застыл на топчане, не то оглушённый, не то подстреленный. Когда же Зейнаб исчезла, Новицкий спустился на земляной пол, сел на вытертый полинявший ковёр, привычно скрестив ноги перед собой, и вдруг почувствовал внутри страшный, звериный, тоскливый голод. Голод, который не могла утолить никакая еда, голод по самой жизни, что вновь осталась за стенами.