Время героев - [34]

В глубоком голосе хана Абдул-беку почудилась вдруг какая-то стеснённость, неровность, вроде той, какой отвечает хозяину пустой кувшин с трещиной. На вид глина ещё крепка, но долго хранить в сосуде напиток уже опасно.

— Это ты, не отпирайся. Я узнал тебя с первого слова. Скажи — почему жители Казикумуха не пускают в город своего хана?

Абдул-бек повернулся к подъехавшему Дауду.

Они скакали вверх по ущелью, безжалостно понукали заморённых лошадей, охлёстывая плётками мокрые бока задыхающихся животных. Кто-то отставал, не выдержав напряжения бешеной гонки, кто-то летел через голову вдруг грянувшего на колени коня и катился, обдирая одежду и кожу о галечное дно иссохшего русла. Остальные продолжали бег, не только не задерживаясь, но даже и не оборачиваясь. Полноводная звёздная река неслась им навстречу, луна тянулась за ними следом, прыгая по острым вершинам. Абдул-бек не засматривался ни вверх, ни по бокам; он мрачно глядел на слегка подсвеченную дорогу, не углядывая, а всего лишь угадывая — что за тёмная черта пересекает путь: то ли тень дерева, то ли расщелина в твёрдой земле. Не горячил напрасно коня, но помогал ему перелетать трещину и снова мягко опускался в седло.

К стенам города они подоспели уже после полуночи. Махмуд-ага подъехал к запертым воротам и трижды что было силы ударил в них рукояткой плети, вырезанной из кизилового дерева. Обитые железом створки встревоженно загудели, и тут же им отозвался ворчливый голос:

— Кто шумит? Кого принесли шайтаны в такую чудную ночь?

Рашид-бек забрал в широкую грудь воздуха сколько мог и завопил, подымаясь на стременах:

— Открывай! Открывай немедленно, сын шакала! Иначе это тебя унесут шайтаны за снежный хребет!

Но стражник не торопился снимать засовы. Напротив, он зашлёпал неспешно прочь, выкрикивая на ходу чьё-то имя, наверное, начальника караула.

Абдул-бек перегнулся в седле так, чтобы его слова мог услышать только старший сын хана.

— Плохо! Кто-то успел сюда раньше нас.

Рашид ощерился так, что даже в ночной темноте блеснули его белые, крепкие зубы.

— Я найду эту быстроногую лисицу. И он пожалеет, что остался в живых под Хозреком.

Абдул-бек не ответил, лишь оглянулся, чтобы проверить: подъехал ли к стенам Сурхай. Четыре-пять сотен всадников, которые успел собрать казикумухский хан после боя с кюринской конницей, сейчас стояли поодаль чёрной, зловещей массой, ожидая решения собственной участи.

Рашиду наскучило ожидание, и он снова приложился к воротам: раз, другой... Но, когда замахнулся в третий, сверху послышался низкий и властный голос:

— Остановись, сын Сурхай-хана! Жители города и так напуганы вестями о проигранной битве. Незачем беспокоить мирных людей ещё больше.

Зацокали подковы по камням, и Абдул-бек увидел, как от толпы воинов отделилась небольшая группа и направилась шагом к воротам. Десяток мрачных нукеров кольцом окружили Сурхай-хана. Один из них, спешившись, вёл в поводу двух лошадей: свою и властителя Казикумухского ханства.

Прежде чем заговорить, Сурхай огладил длинную бороду, что аккуратно улеглась на груди, зажатой кованым панцирем.

— Тебя ли я слышу, хаджи Цахай?

В глубоком голосе хана Абдул-беку почудилась вдруг какая-то стеснённость, неровность, вроде той, какой отвечает хозяину пустой кувшин с трещиной. На вид глина ещё крепка, но долго хранить в сосуде напиток уже опасно.

— Это ты, не отпирайся. Я узнал тебя с первого слова. Скажи — почему жители Казикумуха не пускают в город своего хана?

Абдул-бек повернулся к подъехавшему Дауду.

— Плохо сказал. Надо требовать, а не просить. Теперь уже этому Цахаю не нужно подбирать главное слово.

— Он хаджи, он святой человек, он был в Мекке. Разве он сможет кривить язык?

— Я знаю его. Он никогда не был в Мекке. Он только десять лет рассказывает всем, что собирается в хадж. Многие привыкли к его рассказам и думают уже, что он, в самом деле, ездил за море. Но он не будет лукавить. Он уже выбрал того, кто сильней сегодня.

Словно подтверждая правоту табасаранца, Цахай прокричал, надсаживая голос:

— Жители Казикумуха не хотят больше видеть тебя, Сурхай, своим ханом!

Дауд зарычал, откинул левой рукой клапан чехла, что висел за спиной, а правой потащил ружьё. Но Абдул-бек остановил нукера:

— Это уже не наша война. Сделаешь только хуже. Подожди, может быть, Аллах будет столь милосерден, что поможет нам встретить этого Цахая в горах. А пока слушай. Итак, они не хотят Сурхая — кому нужен хан, проигравший сражение. Но, может быть, они дадут ему отступить с честью.

А между тем Цахай-ходжа продолжал кричать, разрывая торжествующим воплем узорчатый чёрный покров звёздной ночи:

— Я всегда ненавидел тебя, Сурхай. Я держал стремя Муртазали-беку, твоему старшему сыну. Твоему верному сыну. Сыну, что вернул тебе Казикумухское ханство. И как же ты наградил своего сына? Ты позавидовал ему и приказал убить. Ты даже не решился стать с ним лицом к лицу. Твои слуги, твои шакалы, что подбирают твои объедки, выследили его. Их было десять на одного... А теперь Аслан-хан отомстит за смерть своего сводного брата!

Сурхай-хан слушал голос, вещавший в ночи, не прерывая его, не шевелясь. И так же неподвижно стоял воин, державший его коня. Факелы, что горели на стенах Казикумуха, скрывали стоявших за ними, но хорошо освещали бывшего хана и его верных нукеров.