Время Березовского - [246]

Моя еврейская бабушка в церкви, естественно, ни разу в жизни не была. Не была она и в синагоге (во всяком случае, после 17-го года). К русскому крестьянству относилась согласно краткому курсу истории ВКП(б).

Словом, идеальные миры моих бабушек были абсолютно ортогональны, глубоко враждебны друг другу. Интересно, однако, не это. А то, что в течение 20 с лишним лет мы жили каждое лето на одной даче. Под Москвой. Две бабушки и я. Бабушки не то что не любили, они не понимали друг друга. Мне кажется, идеалы каждой вызывали у другой даже не столько неприятие, сколько изумление. Как можно в это верить? Хотя и с неприятием все было в порядке – в разговорах со мной это иногда прорывалось у каждой. Однако ни разу, ни одного разу за 20 лет мои бабушки не поругались. Варили варенье, собирали грибы и… почти не разговаривали между собой. А если и говорили, то обо мне и детях – моих родителях. И никогда “о жизни” в минимально широком смысле этого слова – даже о ценах в магазине. Не говоря уже о российской истории, международном положении или о Брежневе (скатившемся, по мнению бабушки-коммунистки, в буржуазный оппортунизм). Не говорили, так как избегали скандалов, боялись всерьез поругаться. И причиной этого страха был я.

Я, собственно, один из немногих успешных примеров ленинской национальной политики. Почти везде на территории бывшего СССР она потерпела фиаско – мое рождение в определенной степени компенсирует (для меня, конечно) ее очевидные провалы.

И понятно, почему она провалилась. Большевики не смогли в долгосрочной перспективе предложить нечто, идеальное или материальное, что оказалось бы сильнее многовековой национальной вражды, нечто, способное заставить народы “распри позабыть” и как минимум заткнуться, вместо того чтобы до бесконечности вспоминать взаимные обиды.

Для моих бабушек этим нечто был я. Мое благополучие было важнее политических взглядов. Любовь к внуку стоила того, чтобы не обсуждать белых и красных, православие и еврейский вопрос.

История моей семьи, по большому счету, интересна разве что мне и моим детям. Я, однако, часто вспоминаю ее, погружаясь в пучину интернета или наблюдая общественные дискуссии на отечественном ТВ.

Эти дискуссии отличает все меньшее наличие смысла, любых попыток поиска истины и растущий, зачастую просто беспредельный, фантастический уровень злобного хамства. Михаил Зощенко говорил что-то вроде того, что “нет большего удовольствия для настоящего интеллигента, чем посмотреть на хорошую склоку”. Мне временами начинает казаться, что только ради такого удовольствия мы и смотрим, скажем, ток-шоу Максима Шевченко или Владимира Соловьева. Мы что, не знаем, что скажут Проханов, Веллер, Гозман или Кургинян? Знаем, причем по любому поводу. Однако смотрим именно их – снова и снова. Не случайно, кстати, постоянное появление в эфире одних и тех же лиц. Это же клоунада. Смысл не важен – важно, чтобы клоун был хороший. Чтобы было весело, чтобы была интрига – например, поставлен какой-то рекорд. “Сколько тысяч голосов проиграет сегодня Леонид Гозман? 50 тысяч или уже все 100? А может, 200 – выиграть Гозман не может по определению, но интересно же, какого разрыва можно достичь”. (Я бы на месте Соловьева попытался выпустить против Гозмана Владимира Путина. Точно будет рекорд – почти вечный, как у Сергея Бубки. Путин при этом может молчать – Гозман сам с собой справится.) Мне жертвенный мазохизм Леонида Яковлевича симпатичен (хотя и непонятен). Но содержательного смысла в его телевизионных появлениях точно нет. Да никто и не ждет. Ждут очередного скандала.

Или взять дискуссии в интернете – даже между интеллигентными вроде бы людьми. Это еще хуже (в разы), чем на телевидении. Я вот тут прочитал замечательную дискуссию между товарищем моим Альфредом Кохом и Виктором Шендеровичем. К ней еще (на стороне Шендеровича) подключился Сергей Пархоменко. А также многие менее известные персонажи (тоже все больше не за Коха). Дискуссия шла о судьбе НТВ, точнее, о разгроме канала 10 лет назад.

Все аргументы сторон (о том, кто там и в чем был виноват) можно было бы изложить на двух или трех страницах. Однако переписка, будь она распечатанной, заняла бы целый том. Так как она не об НТВ. Она друг о друге. И о массе других людей, в данном случае вполне безответных. Сначала – торговый порт, украденный, по мнению Шендеровича, Кохом (не подтвердилось, Шендерович извинился), потом “тургеневские девушки” Виктора Анатольевича (хотя кто, кроме Леры Новодворской, имеет моральное право вякать по такому вопросу), наконец – взаимные обвинения в бездарности (на мой взгляд, вполне несправедливые). В заключение еще Пархоменко берет на себя смелость оценить жизненный путь Коха и призвать последнего к самоубийству. Начали с НТВ.

Кох, как и я, – продукт национальной политики большевиков (правда, скорее уже сталинской, чем ленинской, – его отец-немец познакомился с русской мамой в казахской ссылке). Есть мнение, что залоговыми аукционами он отомстил за все. И мне эти аукционы ужасно не нравились и не нравятся (вовсе не потому, что “Альфе” на них ничего не досталось). Как Шендеровичу не нравится исчезновение “того” НТВ. И я обсуждал с Альфредом Рейнгольдовичем эти чертовы аукционы (сильно подрубившие, на мой взгляд, легитимность всей гайдаровской приватизации) бесчисленное количество раз. Без хамства и грубости, так как я понимаю, что, если всерьез, у Коха с Чубайсом были свои резоны. Как минимум заслуживающие внимания.