Время Алексея Рыкова - [83]

Факты эти общеизвестны. Но есть обстоятельства, связанные с ними, которые как-то выпадают из поля зрения исследователей. Вспомним ленинское положение о необходимости сочетания двух типов руководителей: одного, способного охватывать широкую действительность, привлекать людей, то есть вести коллективную работу, и другого — его помощника, наделённого администраторскими качествами.

Не относится ли это и к той ситуации в высшем партийногосударственном руководстве, которая возникла весной 1922 года? Ленин, несомненно, ценил определённые возможности Каменева, иначе он не поручил бы ему замещать председательствующего в Политбюро, Но учитывал и его недостатки. «Каменев, конечно, умный политик, — заметил он в упомянутом разговоре с Троцким, — но какой же он администратор?» Именно таким «административным помощником» и был призван, как представляется, стать Сталин.

Есть ещё одно обстоятельство, которое важно отметить: факты свидетельствуют, что Ленин не хотел нарушать то соотношение высшего партийного и государственного руководства, которое сложилось к 1922 году. На XI съезде партии было высказано (в частности, в выступлении Преображенского) мнение о том, что Ленин не только фактически, но и организационно должен стать руководителем партии, проще говоря, занять в ней высший пост. Ленин в своем заключительном слове оставил это без внимания. Можно догадываться, что вождь партии был за сохранение коллегиального руководства, равенство членов Политбюро и вместе с тем за высокое значение поста главы правительства. Потому-то председательствовавший в Политбюро (в отсутствие Ленина) Каменев и был затем оформлен заместителем председателя Совнаркома. Тем более что в этой должности он оказался надёжно организационно «подкреплен» другим членом Политбюро — Рыковым.

Таким образом, внутри Политбюро сложились две своеобразные «связки»: по линии повседневного партийного руководства — Каменев и Сталин, по линии руководства правительством — Каменев и Рыков. Последствия их возникновения оказались в корне различными. Вторая их них, в значительной мере в силу высоких личных качеств Рыкова, отсутствия у него амбициозных притязаний на лидерство, никогда не вызывала тревогу у Ленина, больше того, вплоть до своего последнего рабочего дня пользовалась у него полным доверием.

Совсем иной оказалась ситуация в другой «связке». Сталин совсем не был похож на Рыкова. И в общем-то, в этом нет ничего необычного. Но он был не схож с ним, как, впрочем, и с многими другими старыми большевиками, именно в том качестве, которое в данной ситуации стало определяющим, — в своем стремлении к авторитарности, неограниченной личной власти.

Теперь порой пишут, что оно зародилось у него чуть ли не с детства, во всяком случае смолоду. Конечно, личность не формируется разом, но ясно, что до 1917–1918 годов его амбиции были ограниченны. За короткое время к началу 20-х годов он сумел стать одним из высших партийных и государственных руководителей, досконально знавшим механизм сложившегося управления страной. Однако до поры он был не просто «одним из» самых высших руководителей, но и принадлежал как бы ко второму их ряду. Последнее обстоятельство, сколь это ни парадоксально, оказалось для него благоприятным, отвело от него внимание, прикрыло, в том числе поначалу и от ленинского взгляда, его маневрирование на пути к власти.

Важнейшим этапом на нем стало обретение должности генсека, которое открыло по крайней мере две реальные перспективы: во-первых, овладения функциональными органами партии, во-вторых, значительного укрепления своего положения в её высшем звене. Действительно, Сталин получил под свое начало не только Секретариат ЦК с его аппаратом, но и во все возрастающей мере Оргбюро, то есть два из трех органов ЦК партии. Это не могло не усилить его значение и в Политбюро, тем более что из всех его членов он стал единственным, кто по своей должности занимался исключительно партийными делами. Вскоре после утверждения генсеком он был освобождён от обязанностей наркома рабоче-крестьянской инспекции, а затем — от Наркомнаца и полностью сосредоточился на работе в ЦК.

Уже летом и осенью 1922 года его голос на заседаниях Политбюро и пленумах ЦК стал звучать несколько иначе, нежели раньше. И думается, что ещё до возвращения из Горок 2 октября 1922 года Ленин начал это подмечать. Не подметил ли это затем и Троцкий? Если так, то его отказ принять пост заместителя председателя Совнаркома можно объяснить в том числе и осознанием начавшегося изменения расстановки сил внутри Политбюро. Не говорил ли он об этом с Лениным, что стало одним из поводов для размышлений последнего об опасности отношений между Сталиным и Троцким для устойчивости ЦК? До диктовки «Завещания» никаких открытых конфликтов между Сталиным как генсеком и Троцким неизвестно, и их отношения, далёкие от какой-либо близости, были внешне сдержанными.

Сталин начал активно действовать не только в «верхах», но и в самом Секретариате ЦК, уделяя особое внимание прежде всего его кадровой деятельности. Здесь с приходом в июле 1922 года на должности заведующего организационноинструкторским, а затем организационно-распределительным отделом ЦК Кагановича появился ещё один, наряду с Молотовым, лично и полностью преданный ему многолетний сподвижник. Уже в 1923 году Каганович стал кандидатом в члены ЦК, а в 1924 году — секретарем ЦК и членом его Оргбюро. Молотов и Каганович были не единственными, кто в том, 1922, способствовал сосредоточению власти в руках Сталина. Здесь стоит ещё раз вспомнить состав ЦК, избранный на XI партсьезде. Андреев, Ворошилов, Мануильский, Микоян, член ЦКК Шкирятов и другие… Личная подпорка Сталина каждым их них по отдельности, может, и не сыграла бы тогда значительной роли, но все вместе они способствовали зарождению зловещей групповщины, которая на деле оказалась опаснее фракционности и в последующей внутрипартийной борьбе сыграла самую недобрую роль.