Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III - [36]

— Можете, — отвечал король, — дочь солдата должна привыкать к пальбе.

Грохот орудий забавлял девочку, которая при этом радостно хлопала в ладоши.

Подобная неустрашимость в малютке и ее любовь к зрелищу военных экзерсиций и парадов были залогами сердца мужественного и непреклонного характера. Умственное развитие и способности Христины обещали в ней в будущем одну из тех феноменальных женщин, которые на престоле или на академической кафедре заставляли отдавать себе должную справедливость, как живые опровержения той ложно сложившейся аксиомы, что женщина умом и способностями никогда не может равняться с мужчиною. Густав Адольф в кругу своих приближенных говаривал, что Христина — женщина телом, но сердцем и умом — мужчина. Этот нравственный гермафродитизм был причиною инстинктивного отвращения, которое питала Мария Элеонора к своей дочери, никогда не удостоивавшая ее не только ласки, но и малейшего внимания. Неограниченная любовь отца вознаграждала девочку за отсутствие любви материнской; отец и дочь обожали друг друга. Отдалив от Христины гувернанток и наставниц, Густав Адольф вверил ее воспитание и образование своим сподвижникам и преданнейшим друзьям. Таковыми были: Аксель Баннер, великий маршал двора; Густав Горн, один из просвещеннейших мужей Швеции, и Иоанн Матиэ, превосходный богослов, историк и ученый-энциклопедист. В некоторых из наших исторических очерков нам приходилось говорить о вреде, приносимом человеку воспитанием в кругу женщин, когда сердце развивается в нем в ущерб рассудку. Здесь видим совершенно противоположное. Девочка попадает в сферу людей ученых и умных, развивающих в ней рассудок в ущерб сердцу… Дальнейшая жизнь Христины доказала, насколько было вредно подобное воспитание: всегда и всюду, когда ей приходилось действовать умом, она являлась в полном блеске величия безукоризненного; в делах сердечных это была не женщина, а какой-то кровожадный дикарь, способный на всякое злодейство.

Христине исполнилось четыре года. Это было в самый разгар тридцатилетней войны, в которой отец ее принимал столь деятельное участие. Перед отбытием в Германию к действующей армии Густав Адольф — будто в предчувствии близкой кончины — созвал сенат и представил ему Христину как будущую свою наследницу. Королева уехала вместе с супругом, и наследница шведского престола осталась на попечении своей тетки принцессы Катерины Цвейбрикенской… Несколько дней Христина не осушала глаз, тоскуя по отцу до такой степени, что возбудила серьезные опасения насчет своего здоровья. В свою очередь, и Густав Адольф, находясь в Германии и готовясь приступить к военным действиям, душою скорбел по дочери и уделял заботам о ней редкие минуты отдыха от бранных тревог и попечений о своих войсках. Той же самой рукой, в которой герой Швеции держал меч, страшный для Австрии, он писал Акселю Оксенстиерну,[35] своему канцлеру, следующие строки, проникнутые глубокими чувствами любви родительской: «Делайте для меня и для моего семейства все то, чтобы сделал я для вас и для ваших, если волею Божиею доживу до того времени, когда вы от меня попросите того же одолжения. Семейство мое меня ради должно возбуждать участие: оно все состоит из женщин; дочь — еще дитя… Обе несчастны, если им будет суждено властвовать, и горе им, если другие будут властвовать над ними! Эти строки исторгает с моего пера та нежность, которую природа влагает в родительские сердца».

Кроме родительской нежности в Густаве Адольфе говорило и предчувствие: через три недели после этого письма — 25 октября 1632 года он был убит в сражении при Лютцене. Оксенстиерн, поручив Христину и управление государством шведскому сенату, поспешил в Германию для приведения войск Густава Адольфа к присяге его дочери; войска присягнули единогласно. Союзники Швеции, немецкие герцоги, подтвердили ненарушимость союза с этой державою, и военные действия продолжались с обновленною силою: шведы мстили врагам за убиение их обожаемого короля. Немедленно по получении роковой вести шведский сенат и государственные штаты утвердили Христину в ее правах престолонаследия. Депутат от крестьянства обратился с вопросом к президенту государственного совета:

— Что это за Христина? Мы ее не знаем и никогда в глаза не видали! Покажите ее нам.

Уступая этому справедливому желанию, президент ввел шестилетнюю королеву в залу, и депутаты окружили девочку. Тот самый, который первый пожелал видеть ее, воскликнул:

— Так, дочь Густава! Живой его портрет: лоб, глаза и все черты лица в него, как вылитые. Быть ей нашей королевой!..

Тогда государственные штаты приступили к обсуждению вопроса о регентстве. Мнения разделились: одни члены государственного совета предлагали избрать одного правителя по древнему, узаконившемуся обычаю Швеции; другие отстаивали порядок олигархический, предлагая вверить правление думе вельмож. Покойный Густав сам желал подобного устройства регентства, и последнее мнение превозмогло. Государственный совет решил, чтобы малолетняя королева до совершеннолетия находилась под опекою вельмож и под попечительством сената. О королеве-родительнице не было и помину. Душевно привязанная к мужу, она никогда не любила Швеции и не могла сродниться с этой страною, ей чуждою; кроме того, и Густав Адольф никогда не замечал в ней дарований, необходимых правительнице. От участия в управлении государством был отстранен и брат короля — Ян Казимир.