Временщики и фаворитки - [204]

14 мая 1707 года Людовик XIV праздновал шестидесятипятилетний юбилей своего царствования и мог сказать при этом, что последние двадцать лет разрушили все то, что было делано для славы Франции в первые сорок пять. Ровно через две недели после этого печального праздника на бурбонских водах скончалась герцогиня Монтеспан. Когда она находилась уже в безнадежном положении, приближенные уведомили ее сына (от мужа) маркиза д'Антен. Он подъехал к дому, в котором кончалась его мать, и, не выходя из кареты, спросил у слуги:

– Где ларчик с деньгами и бриллиантами?

– Маркиз, – отвечала, заливаясь слезами, одна из служанок, – герцогиня находится при последнем издыхании…

– Я тебя спрашиваю не об этом, а о ларчике! – перебил нежный сынок. – Подай сюда ларчик.

Служанка вынесла ему объемистый ларец черного дерева и подала в окно кареты.

– Где ключ?

– Надет на шее у герцогини. Я не смею его снять…

– Так я и сам сниму, – сказал маркиз, выходя из экипажа. Поднялся по лестнице в спальню матери, в горле которой переливалась предсмертная хрипота, сорвал с ее шеи шнурок, на котором висел ключ, и уехал.

Вот нравственный вывод, основанный на факте, подобных которому встречались тысячи в тот век, начиная от королевского двора и кончая лачугой последнего свинопаса: чем сильнее укореняется разврат в государстве, тем равнодушнее становятся люди к жизни и к смерти и к самым узам родства, тогда люди буквально нисходят на степень бессмысленных животных.

Герцогиня Монтеспан завещала, чтобы сердце ее в металлической урне было поставлено в часовне дома св. Иосифа для трудящихся, ею основанного. «Да разве у герцогини было сердце?» – подшутил какой-то придворный остряк, узнав об этом. Маркиз д'Антен, который в этом случае мог бы потягаться с покойной своей матерью, счел, однако же, долгом почтить память ее трауром. Из прочих, побочных детей герцогини это не сделали ни герцог Мэн, ни граф Тулузский, ни герцогиня Конти, ни герцогиня Шартрская. Людовику XIV доложили о кончине бывшей его фаворитки в ту самую минуту, когда он собирался на охоту.

– А-а, – произнес он, осматривая свой костюм, – герцогиня умерла? А какая еще была бодрая и свежая… Странно! Хорошо, что был дождик, – произнес он вслед за этим, – пыль улеглась, и наши собаки побегут бодро!

Маркиза Ментенон изволила присутствовать при заупокойной литургии по герцогине, исказив свою постную физиономию сообразно печальному обряду.

– Ваши сожаления по усопшей, – сказала ей герцогиня Орлеанская, – были бы искреннее, если бы она умерла, когда вы нянчили ее детей… Тогда и Франция, может быть, не проклинала бы ее памяти за то, что она сблизила короля с людьми, омрачающими его славу!

20 января 1709 года скончался духовник короля, знаменитый отец ла Шез, на восемьдесят шестом году от рождения. Место его занял отец ле Теллье, друг и приятель маркизы Ментенон. На первый случай он отрекомендовал себя королю и народу с самой выгодной стороны для первого, а для последнего весьма невыгодной. Намереваясь подписать указ о новых налогах с народа, и без того разоренного войной и неурожаями, король спросил у отца ле Теллье, не будет ли это противно совести?

– Все, что принадлежит подданным вашим, – отвечал иезуит, – все то принадлежит вам. Получая подати с народа, вы получаете свое!

Вступив в должность королевского духовника, ле Теллье начал жестокое гонение на янсенистов и на питомник этой секты – монастырь Пор-Руайяль. Деятельною сподвижницею отца ле Теллье в этом преследовании была, разумеется, маркиза Мен-тенон. Иезуиты и янсенисты – фарисеи и саддукеи Франции XVII столетия – не могли не враждовать, и исход этой вражды нетрудно было предвидеть, коль скоро сам Людовик XIV был покорнейшим слугою иезуитов. Пор-Руайяль находился в шести милях от Парижа, между Версалем и Шеврезом. Это был упраздненный женский монастырь, построенный Филиппом Августом. Арно, Сен-Сиран и другие последователи учения янсенизма возобновили обветшалые здания, расчистили сады и вместе со многими сектаторами поселились в этой пустыне, которую можно назвать подобием наших раскольничьих скитов. От отшельника требовалась, во-первых, набожность, чуждая ханжества, во-вторых, он должен был быть милосерд, бескорыстен, целомудрен и исполнен непритворного смирения. Правилом отшельников было изречение св. Августина: «Говори более Богу о людях, нежели людям о Боге» – и правила этого они строго придерживались. В Порт-Руайяль при Людовике XIV стекались люди ученейшие, прославившие свои имена в истории, философии и в литературе. Тут был Демаре – превосходный вития; Дюфосс – автор мемуаров о царствовании Людовика XII, Арно – историк, одинаково искусно владевший пером автора и заступом садовода; Николль,

Тилльемон, Клавдий Лансело и, наконец, великий Паскаль. Точные и умозрительные науки процветали в стенах Пор-Руайяля, и этот раскольничий скит во всех отношениях, нравственном и научном, мог смело соперничать с любой иезуитской коллегией. Общественное мнение приняло сторону янсенистов, и хотя Пор-Руайяль еще в 1679 году повелено было закрыть, он снова превратился в приют янсенистов в последние годы XVII столетия и первые годы восемнадцатого. Отец ла Шез особенно их не преследовал, но ле Теллье решился истребить «гнездо нечестия». Ему не стоило большого труда уверить Людовика XIV, что отшельники Пор-Руайяля, помимо распространения вредной ереси, могут быть опасны отечеству как изменники, клевреты принца Евгения и Мерльборо. Король, запуганный иезуитом, немедленно приказал д'Аржансону разрушить Пор-Руайяль, соседние женские монастыри и даже разорить тамошние кладбища. Королевское повеление было исполнено, и скит янсенистов с его тенистыми рощами и садами исчез с лица земли. Здесь, к слову, заметим, что к числу основных пунктов учения янсенизма принадлежал один, в недавнее время возбудивший живейший спор в католическом мире: пункт о непогрешимости папы. Янсе-нисты отрицали эту нелепость, принять которую за истину может только тупоумное изуверство.