Временной узел - [10]

– Новенький, а новенький, – услышал вдруг Лера за спиной чей-то голос. Он обернулся и увидел кучерявого мальчишку, которого уже видел в коридоре интерната и которого воспитатель назвал Левашевым.

– Ты шибко не старайся, а то мозоли натрешь, – продолжал мальчишка, крутя при этом головой из стороны в сторону.

Лера оглядел двор и к своему удивлению не обнаружил там коротконогого воспитателя.

– Саныч в столовку ушел, – прояснил ситуацию Левашев, – через пять минут обед.

Он хитро подмигнул Лере и, не спеша, побрел к своему месту работы. Лера воткнул лопату в снег и принялся разглядывать свои ладони. Кожа во многих местах покраснела и некрасиво сморщилась. На левой ладони, у основания указательного пальца появился белый волдырь.

– Лопаты в склад! – неожиданно прогремел на весь двор голос воспитателя. Лера подхватил лопату и побежал к сараю. Положив лопату на прежнее место, он вернулся во двор.

– Стройся! – прозвучала новая команда.

Лера беспомощно заметался из стороны в сторону.

– Лопухин, – пророкотал бас коротконогого, – становись во второе отделение, за Пятаковым.

Рыжеволосый мальчишка с веснушчатым лицом из средней шеренги ткнул большим пальцем себе за спину.

По пути в столовую их завели сначала в класс, где ребята сняли верхнюю одежду, а затем в туалет – оправиться и помыть руки. Обедать в столовых Лере доводилось и раньше. В крымском санатории мальчику запомнились белые скатерти на столах, улыбчивые официантки и ароматные запахи, доносящиеся из кухни. Столовая интерната Леру сильно разочаровала. Располагалась она в мрачном подвальном помещении. Все здесь было выкрашено в грязно-серый цвет: стены, потолок и бетонный пол. Длинные столы были сколочены из широких досок и покрывались скатертью, как впоследствии узнал Лера, только по праздникам. Но больше всего мальчика поразил запах, стоявший в помещении. Лера никак не мог вспомнить, что напоминал ему этот запах, но с уверенностью мог сказать, что это не был запах пищи, приготовленной для детей.

Лерин отряд занимал два стола в дальнем углу столовой. Вслед за рыжим Пятаковым Лера протиснулся в узкий проход между столом и скамьей и, подражая своим соседям, сел и сложил руки на коленях. Вскоре к их столу подъехала тележка, которую толкали двое ребят из старшего отряда. На тележке стояла огромная кастрюля, из которой торчала ручка черпака. Рядом с кастрюлей высилась гора сложенных одна в другую металлических тарелок. Один из ребят схватил верхнюю тарелку и, как показалось Лере, лишь на миг задержал ее над кастрюлей. В этот короткий промежуток времени его напарник ловким движением зачерпнул из кастрюли бледно-серого цвета жидкость и еще более ловко выплеснул ее в подставленную тарелку. В следующую секунду тарелка очутилась на столе и стала быстро перемещаться к дальнему его краю, передаваемая из рук в руки сидящими за столом ребятами. За первой тарелкой последовала вторая, третья, четвертая… Все Лерино внимание было сосредоточено на том, чтобы взять тарелку от соседа слева и передать ее соседу справа (Пятакову), не разлив при этом ни капли супа. Содержимое тарелки его не интересовало. Когда же очередная тарелка остановилась перед ним, и он зачерпнул ложкой суп, горло его сдавил горький комок и от обиды запершило в глазах. Суп оказался с перловкой, от одного вида которой Леру всегда с души воротило. С тяжелым вздохом мальчик положил ложку на стол.

– Ты чо? – ткнул его локтем в бок Пятаков, – не будешь шамать суп?

– Я не ем перловку, – мотнул головой Лера.

– Ну так отдай мне!

Не успел Лера ответить, как Пятаков схватил его тарелку и через край стал переливать суп в свою посуду.

– Мне отвали малость. И мне… и мне…

К Пятакову потянулись тарелки сидящих рядом ребят.

На второе дали перловую кашу, сдобренную ложкой топленного масла. Лера уже собирался отодвинуть от себя тарелку, как услышал приглушенный голос.

– Слышь, новенький.

Лера поднял голову и встретился взглядом с Левашевым, сидевшим на противоположной стороне стола.

– Здесь на обед почти каждый день перловку дают. Не будешь есть, ноги протянешь.

Лера в благодарность за совет улыбнулся и осторожно зацепил кончиком ложки несколько перловых крупинок. Отведя глаза в сторону, он быстро сунул ложку в рот и, не жуя, сглотнул крупу. Вкуса перловки он не ощутил, и это вдохновило его на повтор операции. Так, беря ложкой по несколько крупинок, Лера управился с кашей.

– А говорил, что перловку не ешь, – буркнул Пятаков, с сожалением поглядывая на пустую Лерину посуду.

После обеда Лерин отряд отправился обратно во двор заканчивать начатую работу. Самого же Леру Саныч отвел в медчасть и передал с рук на руки медсестре, полной, розовощекой женщине, которая, как оказалось, не выговаривала половину звуков русского языка. Она велела Лере раздеться и затем тщательно простучала пальцами грудь и спину мальчика, заглянула ему в рот, в уши и даже в задний проход.

– Мошешь одеуатша, – удовлетворенно кивнула головой толстуха, закончив осмотр. Позже она проводила Леру в душевую. Здесь шефство над ним взяла пожилая женщина. Худая, жилистая и чрезвычайно подвижная. Руки ее постоянно были в движении, словно крылья мельницы. Даже в течение недолгого разговора с Лерой, когда женщина поинтересовалась его именем и кто его родители, руки ее то взмывали вверх, чтобы поправить платок на голове, то опускались вниз, стряхивая с подола платья невидимые соринки, то вдруг принимались одергивать рукава явно маловатой ей кофточки.