Временно исполняющий - [5]

В училище они были в одной батарее, в одном классном отделении, то есть взводе. Спали на одной двухэтажной койке. Синельников — внизу, Ватолин — вверху. Вверху было потеплее, однако Семен сам выбрал низ:

— Прыгать не надо.

А Ватолин лихо прыгал, как только дневальный с видимым удовольствием, словно в отместку за свою бессонную ночь, горланил: «Подъе-е-ем!»

Осень сорок первого года в тех краях выдалась теплой. И подыматься поутру было легко. День в поле и на полигоне под неостывшим еще солнышком проходил незаметно. Зато зима началась вьюгами и тридцатиградусными морозами. А училищные порядки остались неизменными: после подъема следовала команда «На зарядку становись!». Строились в одну шеренгу и голые по пояс бежали к речке с экзотйческим названием Ница. Мороз свирепел, швырял навстречу острые, глубоко проникающие в тело иглы, сжимал горло, но скоро сдавался. На речке курсанты плескались водой из проруби, посыпали друг друга снегом — дурачились.

Мороз вовсе делался смиренным, когда батарея, позавтракав и построившись в колонну, маршировала с песней. Запевал Семен Синельников. Голос у него не очень звонкий, но слышался колонне хорошо. И первые ноты он брал так, что подхватить легко мог каждый. И в такт песне скрипел под ногами устилающий булыжную мостовую, рассыпающийся, как сахар, снег.

Рядом с колонной, чуть откинув вправо и назад голову, шагал старшина Павельев. Командовал он четко, нажимая на букву «р»: «Пр-ра-вое плечо, впер-ред! Мар-рш!», «Шир-ре шаг!».

Старшина тоже курсант, но и большой начальник для всех прочих курсантов. Он может наложить взыскание — дать несколько нарядов вне очереди и даже посадить на гауптвахту, может сделать так, что жизнь у курсанта будет куда как вольготней или, наоборот, горше, чем у всех. Живет старшина в отдельной каморке: просыпается не по команде и спать ложится неведомо когда, в город ходит без увольнительной записки. Лейтенанты — командиры взводов — разговаривают с ним уважительно, угощают папиросами, и он перед лейтенантами не тянется по стойке «смирно».

Лейтенант Абакумов — командир взвода, в котором проходили курс артиллерийской науки Костя с Семеном, на полигон являлся вслед за батареей, сам руководил занятиями. Не столько, впрочем, руководил, сколько наблюдал и молчал. Он будто не замечал, что курсанты мерзнут, и виду не подавал,?то самому не жарко, хотя одет он был едва ли теплее.

— На фронте труднее будет, — любил он говорить по поводу мороза и всяких курсантских тягот. Если же взвод вконец раскисал, Абакумов сочувственно спрашивал:

— Холодно?

— Холодно, товарищ лейтенант!

— Снять шинели! Бегом марш!

Сам тоже снимал шинель и бежал впереди. Через четверть часа щеки снова румянились. Но день только еще начинался и до обеда было ой как далеко;..

Изрядное большинство курсантов во взводе, как и во всей батарее и, наверное, в дивизионе, составляли выпускники средних школ, за несколько дней до войпы закончившие десятилетку, и несколько студентов начальных курсов институтов. Люди грамотные, легко постигавшие теорию артиллерийской стрельбы. Поэтому Абакумов на теорию не налегал, гнул свою линию: старался за полгода сделать из штатских ребят настоящих вбенщдх, и не просто военных, а командиров.

Час обеденный — желанный час. Но не только потому, что он обеденный. Зимой в пятом часу вечера уже темнеет, поэтому занятия во второй половине дня проходили обычно в помещении: в классе или на миниатюр-полигоне.

Совсем иное дело, чем топтаться на снегу, — сидеть возле жарко натопленной голландки, наблюдать в бинокль за обозначениями условных разрывов на макете и подавать команду на несуществующую батарею:

— …Один снаряд, огонь!

— Вы-ыстрел! — это руководитель занятий майор Виноградский давал знать, что батарея команду приняла и выполнила. Помедлив, он сообщал:

— Клевок, клевок…

«Клевок» — значит, дистанционный снаряд разорвался на земле, а не в воздухе, как положено ему, значит, в прицел или уровень надо внести поправку. Снова команда и снова условные разрывы. И так до тех пор, пока цель не пристреляна.

— Теперь долби что есть силы! — одобрительно рокотал майор Виноградский. — Ба-атарея, четыре снаряда, беглый огонь!

И вызывал к макету другого курсанта:

— Цель — пулемет, вот он. Батарея здесь, НП — тут. Задача ясна?

Надо было за сорок секунд закончить глазомерную подготовку исходных данных для стрельбы и подать команду. Сорок секунд — предел. Майор требовал укладываться в двадцать, более того, открывать огонь немедленно.

— Время, время! — подгонял он задумавшегося над задачей курсанта. — Долго считаешь. За это время пулемет роту целую уложит.

Майор тоже гнул свою линию: о баллистике и метеорологических условиях рассказывая мало — только самое необходимое, нажимая на умение мгновенно ориентироваться в обстановке, быстро наводить орудие в цель и пристреливаться.

В те ноябрьско-декабрьские дни главными были сообщения о боях за Москву. Их слушали всякий раз, как только передавало радио, а ждали одного — победного, все были уверены, что другого в конце концов быть не может. И оно, это сообщение о разгроме гитлеровских войск под Москвой, пришло. Теплым стал этот День, хотя стужа и не ослабевала, но солнце, казалось, светило дольше, и лейтенант Абакумов, отчитывая кого-то за недостаточную выправку, улыбался…