Времени нет - [20]

Дул легкий бриз. Когда он замирал, из-под трибун начинало нести зверинцем – кошачьей мочой, лошадиным и человеческим потом.

Тем временем ланиста оказался совсем близко к тому месту, где стоял новичок:

– …дорог мне как родной сын. Трижды был триумфатором в Римском Колизее. Мечтает победить он и здесь, ибо прокуратор дарует свободу победителю. Таково условие этих Великих Игр. Слава великому Понтию Пилату несущему Иудее благоденствие и просвещение! – последние слова Берцеллиуса потонули в восторженном реве трибун. Переждав его, ланиста продолжил с укоризной: – Эх, сынок… Разве плохо живется тебе в моем доме? Что будешь делать ты на свободе? Ты же больше ничего не умеешь, кроме как драться и пить вино с девками!

Эти слова относились к поверженному накануне гиганту, германцу Хагану, который стоял по левую руку от Антония. На нем был роскошный шлем с гребнем в виде позолоченного грифона с крыльями из черных перьев. В ответ на приветственный гул и хохот трибун гигант выхватил из ножен меч, потряс им над головой и взревел, как голодный Минотавр. Оружие в его ручище казалось игрушечным.

Ланиста, заканчивая представление своей школы, самым последним познакомил зрителей со своим новым приобретением:

– И, наконец, Урсус Мартан! Человек без прошлого. Опасный сумасшедший. Неделю назад обнаружен патрулем возле акведука. Его попытались задержать, но он, будучи безоружным, легко одолел пятерых легионеров… Один из них теперь мертв. Мир праху его…

Паузу, которую подвесил ланиста, заполнили возмущенные крики и проклятия зрителей.

– Если бы не ловкость и мужество досточтимого декуриона Тиберия Порциуса, он бы скрылся в ночи и скольким еще суждено было бы погибнуть от его руки… Солдаты хотели растерзать его на месте, но мудрый военачальник рассудил, что тогда вы, о славные римляне и граждане Иудеи, лишитесь наслаждения лицезреть, как бешеного зверя в человеческом обличии предадут смерти у вас на глазах.

Гней предупреждал Антония, что представит его в самом гнусном свете, чтобы добавить интриги представлению. Для этого римское имя подходило мало, и ланиста предложил гладиатору самому придумать себе псевдоним.

– Ну пускай будет Урус Мартан… – Антоний вспомнил название населенного пункта, которое с детства ассоциировалось у него со сказочным царством, населенном злобными орками.

– Отлично! – пришел в восторг ланиста. – Только не Урус, а Урсус. Медведь!

Усилия ланисты не прошли даром. Урсуса мгновенно возненавидели, кто-то из красных плащей предложил немедленно предать его смерти посредством лапидации – побивания камнями, не дожидаясь начала игр. На арену немедленно полетели разнообразные предметы. В основном они падали, далеко не долетая до шеренги гладиаторов. Но один – какой-то плод, пущенный верной рукой – попал бы Урсусу прямо в голову, если бы тот не отбил его щитом. Другой угодил в ногу Хагану. Тот выругался на своем родном языке, как будто пролаял. Чтобы достойно закончить представление школы, Гней велел увести Урсуса под трибуны.

Ждать вызова на арену Урсусу пришлось долго. Гладиаторов уводили по очереди, но обратно никто не возвращался, для уцелевших в бою был предназначен другой загон, раненых и убитых волокли в третий.

За это время он успел проанализировать свои чувства. Больше всего поражало почти полное отсутствие страха; немного сосало под ложечкой, так бывает, когда сильно раскачаешься на качелях и летишь вниз, но это чувство было скорее приятным.

Потом понял: с тем, что недавно пришлось перенести в настоящей жизни – смертельный диагноз, опасная операция – происходящее не шло ни в какое сравнение. Что ему угрожало здесь? Что будет, даже если он погибнет в этом сне? Может, просто переместится в другой сон, а может… наконец проснется! По-настоящему умереть во сне от видения смерти – это нонсенс. А с другой стороны, кто знает, как умирают во сне? Ведь можно же реально сходить под себя, если приснится унитаз… было такое несколько раз, в детстве, потом он научился различать подвох и вовремя подскакивал. Несколько раз ему снилась смерть. Но ни разу до конца. Он просыпался от ужаса за мгновение до столкновения с землей или попадания в него пули.

Вот только боль была здесь реальна… Но он надеялся избежать ее, используя преимущества своего нового тела.

В загоне остались только Урсус и Агмон – тот самый ретиарий, грек, потомок Посейдона. Он несколько раз хотел заговорить с Урсусом, даже раз-другой открывал рот, но останавливался. Наконец, не выдержав, спросил нарочито развязным и безразличным тоном:

– Эй, Урсус! А что это там говорил про тебя Гней? Вроде ты легионера убил… Это правда?

Урсус вспомнил недавнее осуждение толпы и решил слукавить:

– Нет. Он все выдумал. Чтобы придать остроты блюду, в котором меня подадут…

Агмон усмехнулся.

– Судя по всему, ты умеешь обращаться с оружием. Иначе отправили бы тебя к животным в самом начале, чтобы раздразнить аппетит, а не держали бы тут, вместе со мной, до самого конца. На сладкое.

– Может, ты и прав… – поскромничал Урсус.

– Ты служил в армии? Участвовал в кампаниях? – уже не сдерживал интереса грек.

– Да так… писарем при штабе легиона… – отпустил новичок шутку, понятную здесь только ему.