Времена негодяев - [42]

— Ближе к делу, любезный, — ледяным тоном сказал Мартын и, не вставая со скамьи, уперся ногой в стену, чтобы непрошенный гость не выскочил из своего угла.

Тот, однако, не собирался никуда выскакивать. Обвел мутными глазами комнату, почесал неопрятную растительность на щеке и со вздохом сказал:

— Бедно живете. Так и быть, помогу вашей бедности. Мне уйму денег Дубасов обещал, за каждую голову в отдельности.

— Много голов собирался настричь? — мрачно поинтересовался Сармат, а рука Мартына легла на нож.

— Да сколько есть, все бы и взял, — нагло ответил гость и подмигнул Мартыну, — а ты не елозь, я с миром пришел.

— С миром? — переспросил Мартын, опустил ногу, привстал и общупал лжедружинника. — Дальше что?

— Так вот я и говорю — с миром пришел. Полежал здесь, посмотрел, послушал. Вижу, люди хорошие.

— И много чего услышал? — ласково спросил Мартын.

— А ничего, — ответил гость, — ничего секретного. Дружиннички у вас говорливые, порядку нет. Я бы у вас порядок навел, без порядка нельзя. Вот я и решил, что вы хорошие люди, и теперь не буду вас убивать.

— Даже так? — восхитился Сармат. — Вот спасибо!

— Да уж пожалуйста! Живите даром! — с этими словами он полез под скамью.

Мартын схватил его за ногу, а Сармат на всякий случай взял нож. Гость извлек большой зеленый ящик и, крякнув, водрузил его на стол.

— Что это? — спросил Мартын.

— Это смерть ваша, — медовым голосом ответил гость и скинул крышку с защелок. В ящике лежала ржавая авиабомба с огрызками стабилизаторов, к ней был примотан блестящий цилиндр, к которому от электронных часов тянулись два проводочка.

— Еще полчасика и — ах! — сладко зажмурился незнакомец. — Только я передумал на ваших головах богатеть. Понравились вы мне.

Он осторожно оборвал провода и вынул часы.

— Идут, — расплылся он в улыбке и маленькими глазками поглядел на заледеневших Сармата и Мартына.

Первым опомнился Сармат.

— Какой все-таки негодяй этот Дубасов!

— Истинный негодяй, — согласился гость. — Все мы немного негодяи, но назначать цену за голову — это варварство какое-то. Я всякое в жизни повидал…

— Простите, как вас величать? — стряхнув оцепенение, спросил Мартын.

— Николай Андреевич Пименов, — кротко представился гость. — Только кто же сейчас по отчеству? Про фамилии позабыли, не то что по отчеству. Николай — так и зовите. Можно Колей — если хотите век мой укоротить. — Он захихикал.

— И давно ящик здесь? — Сармат ткнул пальцем под скамью.

— Да вот второго дня как пристроил, так и лежит себе. Нет, порядок нужен, хорошие вы люди, а порядка нет.

Сармат долгим тяжелым взглядом смерил Николая, оглядел помятую одежду, сапоги со шнуровкой, не очень уместные в это сухое жаркое лето, кепку с широким козырьком, в тени которой прятались бегающие глазки.

— Поможешь Дубасова найти? — спросил он напрямик.

— А чего искать, — осклабился Николай, — там, внизу, у дверей… — А когда Мартын и Сармат вскочили, добавил. — В мешочке головка его лежит. Несчастный случай. Ну, а я подобрал. Может, думаю, пригодится.

9

Несмотря на комендантский час, площадь была забита народом. Пара фонарей еле освещала этот табор. Спали на мешках, узлах, чемоданах, плакал ребенок. Сгорбленная фигура бродила между лежащими и всматривалась, разыскивая кого-то. У шлагбаума, перекрывшего улицу, дремал патрульный. Второй сидел на обочине и молча смотрел на Виктора. Взял аусвайсы, повертел, не открывая, в руках и вернул. Они нырнули под трубу и осторожно, чтобы не наступить на лежащих, пошли к темной коробке вокзала.

В здании царил кошмар. В нос сразу ударил резкий аммиачный запах несвежих пеленок, плакал уже не один ребенок, а десяток: сюда на ночь пускали только с грудными, да и то, если на руках было направление с подтверждением о выезде. На веревках, протянутых меж лестниц, сушились детские тряпки, под самыми лестницами на газовых плитках кипело, булькало молоко, пустые баллончики забили все ниши.

В привокзальной дежурке они сдали коней. Дружинник на вахте предложил чаю. Месроп отказался, а Виктор хлебнул немного кипяточку.

Минут пятнадцать Месроп пытался втолковать уполномоченному, что они должны очень быстро уехать в Москву, желательно прямо сейчас, а уполномоченный слушал его с раскрытым ртом, потом вдруг упал навзничь на топчан и заржал, как сумасшедший.

Отсмеявшись, он утер слезы, махнул рукой на патрульного, возникшего в дверях каморки, и сказал, что давно так не смеялся, и знай он, что у Сармата в дружине такие шутники, давно бы записался, только пусть его больше не смешат, а то детей разбудят. Выбравшись из-за пультового стола, он подвел Месропа к стене и, тыча пальцем в разноцветные огоньки, со вкусом принялся объяснять, где какой поезд застрял и по какой причине, когда ждать ближайшего («в лучшем случае послезавтра, там устрою местечко на крыше»), а на вопрос Месропа, как насчет ооновских рейсов, уполномоченный помрачнел и предложил валить отсюда в задницу со всеми спецрейсами, вместе взятыми, тем более, что их уже полгода как отменили. Чуть не вытолкав Месропа и Виктора из помещения и бросив вдогонку злобный взгляд, уполномоченный закрыл дверь.

И тут Виктор понял, что настал его час. Всю дорогу до вокзала и на вокзале он с большим интересом следил за действиями Месропа, уверенно взявшего на себя руководство экспедицией. Забавляло, что с самого начала он все делал не так, но Виктор до поры не вмешивался, ожидая, что из этого выйдет. Естественно, ничего толкового не вышло.