Времена и люди. Разговор с другом - [86]

Он свирепо сбросил шинель и двинулся в комнату, но Мария Филипповна вдруг встала в дверях, раскрыла руки и, все так же ласково улыбаясь, спросила:

— А кто у нас в гостях, угадай?

— В гостях? — раздраженно переспросил Бельский.

Но Мария Филипповна и тут ничего не поняла. Она оглянулась, что-то тихонько прошептала, и в ту же минуту у нее под рукой оказался мальчик лет шести.

— Сережа, — сказала Мария Филипповна, — поздоровайся с дядей Федей, дай дяде Феде ручку.

— Что? Кто? Кто такой? — вырвалось у Бельского, но мальчик уже стремительно бросился к нему. Маленький беленький мальчик. Ничего особенного, вероятно сын соседки или дворничихи, ну да, в конце концов, не все ли равно чей… Но как не вовремя, как не вовремя!

Стиснув зубы, он потрепал мальчика по кудряшкам, и тот доверчиво прильнул к его руке.

— Ну как, Федя, нравится? — спросила Мария Филипповна с каким-то непонятным Бельскому торжеством.

— Нравится, нравится…

— Сереженька у нас золотой мальчик, — сказала Мария Филипповна, привлекая его к себе. — Он у нас мальчик послушный…

Сережа таращил глаза на незнакомого дядю, а у Бельского голова кружилась от нетерпения. Он измотался за этот несчастный день, и снова ему приходилось ждать. «Ничего, — думал он, — сейчас придет соседка и заберет свое сокровище…» Но время шло, никто не приходил. У Бельского от злости болело сердце.

Пробило девять, Мария Филипповна заявила, что Сереже давно пора спать.

— Попрощайся-ка с дядей Федей!

Мальчик чинно подал руку и ушел за Марией Филипповной, но вдруг прибежал обратно и снова кинулся к Бельскому:

— Спокойной ночи!

Бельский махнул рукой, даже не поинтересовавшись, почему мальчика укладывают здесь спать. «Что, у него дома нет?» — устало подумал он.

Наконец Мария Филипповна, уложив мальчика спать, вернулась к мужу. Лицо у нее было виноватое, и она в самом деле хоть и считала себя правой, все же чувствовала за собой вину. Правда, взяла она Сережу только на три дня (так Капранов посоветовал — пусть попривыкнет), и все это еще предстояло узаконить, и немало было формальностей впереди, но главное было сделано — Мария Филипповна твердо решила усыновить Сережу. Она была беззаветно в него влюблена и теперь старалась, чтобы мальчик привык к ней и чтобы он ее полюбил. И они, кажется, в самом деле уже поладили. Только Сережа звал Марию Филипповну не мамой, а бабушкой, но это ничего не могло испортить. Главное было в том, что он к ней постепенно привязывался, а она хотела жить для него.

— Тебе в самом деле понравился мальчик? — спросила Мария Филипповна негромко.

— Э, чушь, блажь, бабьи дела… — проворчал Бельский.

— Какая же блажь, Федя? Ты ведь знаешь, я люблю детей, но таких я просто не видела. Он привязался ко мне, и я на этот раз твердо решила…

— Вздор! Вздор! — крикнул Бельский. — Я приехал к тебе по важному делу, а ты…

— Тише, тише, ты разбудишь его, тише же.

— Тише?.. — переспросил Бельский. На какое-то мгновение он почувствовал, как вся кровь бросилась ему в голову. Испытать то, что он испытал за сегодняшний день, и получить дома то, что он получил сейчас! — Чтобы завтра же этого мальчишки здесь не было, дура ты деревенская! — крикнул он, не зная, как обиднее оскорбить жену. Вся ненависть, так мучившая его сердце, сгустилась в один тяжелый комок.

Но Мария Филипповна была не из тех женщин, которых легко запугать. Она, конечно, боялась Бельского, или, вернее, не столько его, сколько его грубости, но она прекрасно чувствовала свое превосходство над ним. Она даже знала, что умнее его, а главное, что ви́дение жизни у нее шире, что она не связана по рукам и ногам эгоизмом и подозрительностью. Она часто уступала мужу, но только потому, что не знала, для чего ей надо себя отстаивать. Разговор о том, что она хочет взять ребенка и усыновить, возникал у них не раз, и каждый раз Бельский говорил, что теперь не старые времена, что у нас в стране есть детские дома и что в этой системе детей воспитывают как надо. Но теперь, когда мальчик был с ней, когда она слышала его дыхание и боялась за его сон, теперь она чувствовала себя вдвое сильнее. Так же, как она не поддалась панике в войну, так же, как тогда, в эвакуации, она не поддалась тоске, так же стойко Мария Филипповна удержалась и сейчас. Отвернулась от мужа и ушла в свою комнату. Бельский услышал, как щелкнул замок. Это еще больше взвинтило его нервы.

— Вздор, вздор!.. — крикнул он еще раз и со всей силой дернул за ручку двери. Он бы еще и еще раз закричал, может быть, ему удалось бы и дверь открыть, но мальчик заплакал, и Бельский испугался, что в доме могут услышать. Только этого еще не хватало!..

Он отступил. Прошло полчаса. Там, за дверью, было тихо. Да и повсюду была тишина, только из соседней квартиры доносились обрывки музыки: там крутили радиолу. Бельский наконец не выдержал.

— Маша!.. — тихо позвал он.

Никто не отзывался. Он стал просить:

— Выйди же на минутку. Только на одну минуту, — повторял он жалобно. Он почувствовал, что Мария Филипповна подошла к двери, и зашептал: — Я что-то скажу тебе. — Замок щелкнул, дверь отворилась. — Умер Шавров. Тише, тише, — шепотом закричал он, заметив выражение ужаса на ее лице. Мария Филипповна, обеими руками закрыв рот, стояла на пороге. — Я ведь для того и приехал, — сказал Бельский. — Поговорить…