Врата в рай - [108]

— Но то, что мы делаем: это хорошо или плохо?

— Лиза, мы избавили людей от необходимости рыскать по улицам и обшарпанным меблирашкам в поисках экзотического секса: мы избавились от дешевых проституток и второразрядных сутенеров от всех тех, кто в далеком прошлом делал из нас преступников и попрошаек. И кто скажет, что это плохо?! Ты сразу поняла это, как только переступила порог Дома, а ведь с тех нор ничего не изменилось. Клуб — величайшее творение, основанное с учетом тех же принципов и под строгим контролем. И смею заметить, что Клуб еще ни разу не подвел ни одного из тех, перед кем распахнул двери.

— Ну, он подвел Эллиота Слейтера, — возразила я.

— Хмм… Я удивляюсь! Но что ж такого могло произойти, чтобы ты так резко изменилась и потеряла веру в наше общее дело?

— То-то и оно. Ума не приложу! Все рушится, разваливается на куски. Вот я знаю, кто я такая, а вот — уже нет. Я сама не своя и не понимаю, что происходит.

Мартин внимательно за мной наблюдал. И выжидал. Но если я скажу еще хоть слово, это будет все тем же повторением вызубренного урока. Он сказал: начинай. Но с чего начать? И как?

— Лиза, — мягко произнес Мартин, — мы уже много лет не говорили по душам, ведь прошла целая вечность с тех пор, как ты вошла в мой кабинет и я рассказал тебе о Доме. Но я помню все. Помню, какой ты тогда была: прелестной юной девушкой, хотя и не такой красивой, как сейчас. У тебя было такое умное — и в то же время невинное — лицо, что во время первого нашего разговора я забыл обо всем, а со мной такое не часто случается.

— Я не забыла тот вечер, — проронила я.

Мне хотелось вернуть все назад. Возродить чувство первооткрывателя, возродить успокаивающую атмосферу Дома: иллюзию стабильности, реализованной мечты.

— Мы говорим с тобой о любви и идеалах, — вздохнул Мартин. — А еще о моем глубоком убеждении, что в один прекрасный день люди перестанут решать деликатную проблему альтернативного секса при помощи подонков или, в лучшем случае, полиции.

Я молча кивнула.

— Помню, как спрашивал тебя, способна ли ты полюбить людей, переступающих порог моего Дома, — продолжил Мартин. — А помнишь ли ты свой ответ? Ты сказала, что на самом деле не против любителей сексуальных приключений, которые не причиняют вреда другим. Сказала, что тебе жаль распахивающего пальто старого извращенца в парке, парня в автобусе, трущегося о хорошенькую девушку, но не осмеливающегося с ней заговорить. Ты жалела трансвеститов и транссексуалов. А еще сказала, что ты — это они, а они — это ты. И так было всегда. С тех пор, как ты себя помнила. — Он отодвинул чашку с кофе и перегнулся ко мне через стол. — Ну и когда ты со мной этим поделилась, — продолжил он, — я подумал: эта девочка в душе так же романтична, как и я, но гораздо невиннее меня. Возможно, чуть-чуть ненормальная. Я разглядел твою мощную сексуальность, которая сформировала и, вероятно, даже закалила тебя. Более того, ты сумела привнести в наш Дом какую-то удивительную духовность. И все же в тот вечер я не смог поверить тебе до конца.

Чудесные слова. Но для меня они значили нечто большее, поскольку именно так я и описала свой прошлый опыт Эллиоту. Живое свидетельство того, чего никогда не было на самом деле. Свидетельство провала всех попыток вдолбить мне в голову, что секс — это плохо.

— Но два года спустя, — продолжил Мартин, — когда ты уже работала в Доме по уик-эндам и не хуже меня узнала всех наших гостей, я вдруг понял, что ты имела в виду. Нет, это не только умение изящно разыграть сценарий доминирования и подчинения. Нет, это было то, что тебе действительно нравилось. Я понял: в том, что касается секса, нет ничего, способного вызвать у тебя отвращение, смущение или неприятие. Нет, тебе так же, как и мне, претили только настоящая жестокость, грубость, нанесение телесных повреждений другому человеку. Ты оказалась именно такой, какой себя и считала. Но я хорошо понимал — слишком хорошо, — что такая любовь не может длиться вечно.

— Нет. Все совсем не так, — перебила я Мартина. — Это не они изменились. И не я. Скорее, здесь вмешались какие-то высшие силы.

Мартин пригубил вино, до сих пор стоявшее нетронутым, а потом произнес:

— Ну ладно. Тогда начни с того момента, когда все пошло наперекосяк. А я посижу и послушаю. Я ведь слышал не менее тысячи подобных историй.

Наклонившись вперед, я положила голову на руки и закрыла глаза.

— Похоже, все началось еще во время моего отпуска, — начала я. — По дороге домой я, спрятавшись ото всех в отеле в Далласе, посмотрела на видео один фильм. О нью-йоркских цыганах. Фильм назывался «Анжело, любовь моя». Они были такими жизнелюбивыми, эти цыгане. И чтобы они ни делали, все равно оставались очень естественными. Понимаешь, они воровали, мошенничали, лгали, но жили полной жизнью в своем закрытом сообществе, и жизнь, с их вековыми традициями, была такой целостной! И ужасно не хотелось, чтобы с ними хоть что-то случилось, чтобы они, не дай бог, стали частью общего стада.

— Как ты у себя в Клубе?

— Ну конечно, именно так я и должна была подумать.

Это их мир, а это — мой. Но все было немножко по-другому. Словно у них было то, чего никогда не было у меня. Словно той тайной жизни, нашей жизни, о которой я мечтала еще ребенком, и не было вовсе. Ты ведь знаешь, моя голова всегда была набита всякими фантазиями. И чувство отчаяния…