Врата в рай - [105]

Когда меня начало рвать, я испортила чудное платье, свое любимое платье, свое самое любимое платье. Платье было безнадежно погублено, то самое платье, что было на мне, когда мы танцевали, когда занимались любовью на заднем сиденье, когда спали на ворохе одеял в Монтелеоне, и тогда, когда ехали обратно.

Все, про платье можно забыть: изорванное и испачканное, оно валяется на полу в ванной комнате. А потому когда я вылезла из постели, то решила просто взять и надеть это пончо. Замечательно! А под пончо на мне была короткая сорочка из хлопка.

И больше никакого нижнего белья. Сказочное, запретное чувство тайной обнаженности. Да и какая разница! Я вся открыта для любви, а там, внизу, на мне ничего не надето.

Ты ему это должна, ты нам должна. Садись вместе с ним на самолет. Господи, это самое малое, что ты можешь сделать! Поехали с нами!

Итак, я стояла на Бурбон-стрит, причем абсолютно пьяная, и на мне было темно-красное пончо, а под ним — абсолютно ничего, кроме крошечной сорочки. И в карманах у меня было полно денег, очень много денег. Стодолларовые банкноты и куча монет. Я швырялась деньгами точь-в-точь как Эллиот: складывала бумажку и протягивала ее другому человеку с милой улыбкой, словно все это для меня пустяки. И одна из этих женщин/мужчин, крупная красивая брюнетка с писклявым высоким голосом, как у детской электронной игрушки, уселась рядом, назвала меня «сладенькой» и говорила со мной. Вся такая розовая и гладкая, совсем как ангел или гигантский тюлень. Все зависит от…

Неужели тебе на все наплевать? А ты знаешь, чем рискуешь, отказываясь вернуться с нами?

Да, все они сделали себе операции. Эти девочки. Эти ангелы. Делали они это постепенно: одну часть тела за другой. У нее все еще сохранились яйца, которые она крепко привязывает к промежности, а член прячет, стягивая между ног, так чтобы он не высовывался во время исполнения стриптиза, а еще у нее уже выросли груди и она колет себе эстрогены.

Она знает, что красива, что очень похожа на хорошенькую мексиканку, прекрасно понимающую, что она гораздо привлекательнее своих братьев и сестер; именно поэтому она получила место старшей официантки в придорожном ресторанчике и теперь носит черное платье с глубоким вырезом, с оборками внизу и подает гостям меню, в то время как все остальные работают поварами и посудомойками. Такая вот неземная красота — Мисс Вселенная в царстве кастрюль и сковородок.

Послушай, мы хотим понять, мы очень хотим.

Но кастрация — и только ради этого?!

— Но ты ведь не допустишь, чтобы они… Я хочу сказать, они же не отрежут тебе яйца?

— Сладенькая моя, мы не думаем, что эти причиндалы подходят для дам. Кстати, тут есть телефон.

— Вы что-то сказали?

— Телефон, моя сладенькая. Сладенькая моя… — И дальше, словно мы уже влюблены: — Кто-нибудь может приехать тебя забрать?

Ну и как это назвать, если не сексуальным домогательством?! Ты воспользовалась своим преимуществом, своим положением. Хочешь услышать правду? Так вот, ты вела себя как самая настоящая эгоистичная, эмоционально неустойчивая, чертова взбалмошная бабенка!

— Который час?

— Два часа. — Взгляд на дешевые наручные часы.

Два ночи. Вот уже семь часов, как уехал Эллиот. Сейчас мы могли бы быть в Мексике. Направляясь в Панаму. Через Сальвадор.

Как думаешь, что творится у него в голове? Он на два года бросает дела, отказывается от карьеры и обычной жизни, а его леди-босс приспичило прогуляться по Новому Орлеану.

— Сладенькая моя, мы уже закрываемся.

Тогда прямиком в клуб «Дрим герлз». Посмотрим, хватит ли у меня духу. Нестройные звуки музыки на сцене за рядами бутылок. Ну а теперь у них вырастут усыпанные блестками шелковые крылья, и они дружно вылетят через черный вход прямо в темное сырое новоорлеанское небо, навеки покидая эту убогую часовню. (Хотя, конечно, на таком расстоянии и под покровом ночи нам, смертным, они могут показаться всего-навсего гигантскими летающими тараканами.) А зеркала равнодушно отражают столы и скамейки, где я сижу в полном одиночестве.

На улице горы мусора, огромные блестящие зеленые пластиковые мешки, доверху набитые мусором. Тараканы. Не думай о тараканах!

Жуткая вонь из киоска с китайской едой, парочка, идущая в обнимку: девушка в белых шортах и бюстгальтере и парень в рубашке с коротким рукавом, оба сосут пиво из больших коробок типа молочных. Сколько пива! Не мешало бы и мне хлебнуть пивка! Пиво такое чудесное на вкус! Пиво «Миллер». Эллиот считает, что лучшее американское пиво — это «Миллер», лучшее импортное — «Хайнекен», а лучшее в мире — гаитянское.

Просыпайся, Эллиот! Мы будем ехать всю ночь и к утру окажемся в Мексике. Ну почему он не взял с собой паспорт! Мы могли бы уже быть в Нью-Йорке и ждать рейса на Рим. И тогда они ни за что нас не поймали бы!

Это на редкость неосмотрительно, это нарушение контракта, преступное непонимание тонкости данного механизма, степени уязвимости… СЕЙЧАС ЖЕ ПРЕКРАТИ!

А потом из Рима в Венецию. В мире нет лучшего города для прогулок! И тараканы не такие большие.

— Где здесь телефон? Вы мне не подскажете, где здесь можно найти телефон?

Бар на углу еще работает. Это другой бар. Нет, тот самый. Тот самый бар, где мы сцепились по поводу фильма «Прелестное дитя». Тот самый бар, где мы пили виски и джин, перед тем как отправиться в ресторан «У Майкла», и Эллиот еще сказал… Все, что говорил Эллиот. Вкус Эллиота. Прикосновение к его водолазке, обтягивающей мускулистую грудь. Рот Эллиота. Улыбка Эллиота. Эти голубые глаза, волосы в каплях дождя, и опять эта неподражаемая улыбка… Его поцелуй.